– Все в порядке, девочка, не волнуйся. Пойдем пройдемся, поговорим.
Выяснилось, что Виктор Семенович запрещает всей своей семье в дальнейшем общаться с Ленькой, писать ему письма, ездить на свидания и вообще вступать с ним в какие бы то ни было контакты.
– Его больше не существует для нас, – негромко, но очень жестко сказал Гнездилов. – Вор и насильник не может быть членом нашей семьи. Когда приедет Виталий, я сам скажу ему об этом, уверен, он разделит мою позицию. Ты должна понимать, что для Светланы Дмитриевны это огромный удар, ей трудно смириться, и мы должны ей помочь. Счастье Виталия и его душевный покой принесут ей облегчение, а маленький ребенок поможет отвлечься. Я очень надеюсь, что мое назначение в Верховный Суд состоится, вы с Виталием поженитесь и уедете вместе с нами, ты будешь рожать в лучшей столичной клинике, твоя мама станет самым желанным гостем в нашем доме. И ты больше не увидишь Леню. Выбор за тобой, но помни: от твоего решения зависит сейчас благополучие всей нашей семьи.
У Лианы больше не было сил сопротивляться. Она так намучилась за последние недели! Выйти замуж, жить в хороших условиях, родить ребенка, которого Виталька будет считать своим, родным, и обо всем забыть.
Светлана ни минуты не сомневалась, что у сына не возникнет ни малейших подозрений.
– Что они понимают-то в сроках? Если уж даже опытные врачи ошибаются на неделю-другую, то молодой мальчишка тем более ничего не сообразит. Разница всего в какие-то десять-двенадцать жалких дней, даже смешно обсуждать. Тем более сейчас столько факторов, влияющих на вынашивание, что классические сорок недель редко когда встречаются. То не донашивают, то перехаживают. Вы точно не предохранялись?
– Точно, – кивнула Лиана. – Дни же безопасные были.
– Ну и все. Никаких сомнений не будет. Любой гинеколог тебе подтвердит, что безопасные дни – очень условное понятие, сплошь и рядом женщины залетают именно в такие дни, которые они считают безопасными. Виталик никогда ничего не узнает, и все будут счастливы.
Ей так хотелось быть счастливой! И ее так грели беспрестанно повторяемые слова «наша семья», в которых подразумевалось, что и она, Лиана, полноправный член этой семьи. Ей хотелось тепла, любви, комфорта и достатка. И еще хотелось, чтобы мама была довольна и спокойна.
В общем, ее уговорили. И когда вернулся с практики Виталик, его прямо с порога встретили сообщением, что он скоро станет отцом и нужно срочно организовывать бракосочетание.
В мае родился сын, Егорка. Жизнь внешне вроде и была похожа на ту, которую вымечтала себе Лиана под чутким руководством своей мамы. Только близость с Виталием больше не приносила даже того небольшого удовольствия, какое она испытывала прежде. Ну да, небольшое, не такое, как в книгах описывают, чтобы небо разверзлось и мир перевернулся, но оно все-таки присутствовало. Было приятно, нежно, ласково, а на большее Лиана и не замахивалась. Теперь же, после того, что сделал с ней Ленька, Лиана не чувствовала ничего, кроме страха и отвращения. «Терпи, – вспоминались мамины наставления. – Стисни зубы и терпи. Ради хорошей жизни можно и не такое стерпеть». Ей было совестно перед мужем, хотелось как-то соответствовать его ожиданиям, и она изо всех сил старалась, притворялась, одним словом, делала все «как учили». Хорошо еще, что Виталик супружескими правами не злоупотреблял, любви требовал далеко не каждый день и всегда с пониманием и без упреков относился к несмелым отговоркам вроде «устала», «завтра рано вставать» или «голова болит».
И еще одно обстоятельство мучило и терзало ее, заставляя чувствовать себя неправильной и кругом виноватой: она не любила своего ребенка. Совсем не любила. Каждый взгляд на него заставлял вспоминать о том, о чем никак не получалось забыть. Но Лиана и тут старалась, как могла, чтобы никто не догадался о том, какая она плохая мать.
Ей не давала покоя мысль о тесте ДНК. Сделать его по образцам мужа и сына, тайком от них, получить, наконец, точный ответ: кем является Виталий для Егорки, отцом или родственником. А вдруг Егор все-таки сын Виталика? Ведь бывает же такое, чтобы в безопасные дни, и мама Света так говорила, и подруги. Может быть, окажется, что она забеременела от жениха, и тогда Лиана сможет, наконец, полюбить сына так, как положено любить нормальным матерям. Горячо, глубоко, без ужасных воспоминаний, отравляющих каждый день ее жизни.
Она попробовала поговорить об этом со свекровью, но та лишь руками замахала:
– Егорка – мой внук, единственный и любимый, и мне этого достаточно. Каким бы ни получился результат, он этого не отменит.
Ну да, ей же без разницы, кто именно из сыновей, старший или младший, подарил ей внука. Все равно своя кровь.
– И Виктор Семенович никогда этого не позволит, поверь мне, – прибавила Светлана Дмитриевна.
Но Лиана не поверила. Она хорошо помнила, как отозвался Виктор Семенович на ее беду в тот страшный летний вечер, как старался утешить, поддержать, как пообещал, что сволочь Ленька сядет, и сдержал слово. Он поймет ее. Должен понять.
Но вышло не так. Гнездилов если и понял душевные метания Лианы, то навстречу не пошел. Кратко и сухо разъяснил, что делать тест официально означает вызвать массу вопросов к семейной жизни Гнездиловых и тем самым бросить тень на безупречную репутацию. Если же пойти неофициальным путем, то придется обманывать, давать взятки и использовать блат, и это совершенно неприемлемо как само по себе, так и по возможным последствиям, которые неминуемо наступят в случае огласки. Существует и третий вариант: обратиться к услугам совсем уж левых лабораторий, которые не спрашивают никаких документов и не ведут учет, просто делают анализ и получают деньги. Но результат, полученный в такой лаборатории, не может считаться надежным и достоверным.
– Все левое и подпольное страдает низким качеством, – закончил Виктор Семенович. – Оборудование старое, реактивы просроченные, персонал необученный. Лицензирование не дураки придумали. Забудь о своих идеях и живи дальше. И не забывай: нарушишь мой запрет – я все равно узнаю.
После смерти Гнездилова она несколько раз возвращалась мыслями к тесту ДНК: может, все-таки сделать? Строгого Виктора Семеновича больше нет рядом. Но есть мама Света, которую ужасно жалко. Ладно, пусть живет теми иллюзиями, которые делают ее жизнь хоть чуточку легче. Егор все равно уже почти взрослый, и вряд ли Лиана способна будет воспринимать его как-то иначе, привыкла, притерпелась к собственным ощущениям. Все же на одну половину он – ее ребенок, и на эту половину она любит его, как умеет. Или не любит, а просто принимает как живое существо, о котором волею судьбы ей положено заботиться и которое живет бок о бок с ней? За полтора десятка лет она так и не разобралась в своих чувствах к сыну. Мерилом материнской любви, ее эталоном было для Лианы отношение мамы Светы к Леньке: пусть другие говорят что угодно, пусть парень творит, что хочет, он все равно будет самым лучшим. «Смогла бы я так относиться к Егорке? – спрашивала себя Лиана. – Если бы мне вдруг сказали, что он совершил преступление, что я сделала бы? Поверила сразу? Или стала бы изо всех сил защищать его, оправдывать, спасать от следствия и суда? Давала бы взятки, чтобы отмазать?» Она была уверена: не будь идеального Виктора Семеновича, мама Света именно так и поступила бы. Способна ли она, Лиана, на такую безоглядную любовь к ребенку? Ей казалось, что нет, не способна. А коль так, значит, и любовь ее к сыну ненастоящая, дефектная, убогая, понарошечная. И сама она – плохая мать.
