А она отвечает на поцелуи и отвечает по-настоящему, искренне. И в ней совсем не осталось сил.
Мы еще какое-то время лежим на полу, но когда Ева начинает проваливаться в сон, поднимаюсь, быстро расстегиваю ошейник, после чего беру ее на руки и несу в кровать. Сегодня она будет спать здесь, со мной.
Засыпает Краснова за считанные секунды, разве что успевает перевернуться на живот и засунуть руки под подушку. Я и сам, честно говоря, готов отрубиться в любой момент, но все-таки некоторое время смотрю, как она спит. А в мозгу отдается звоном одна и так же фраза «не отпускать, моё». Как бы ни боролся с собой, как бы ни убеждал во временности этих отношений, понимаю, что не хочу отпускать девчонку. Потребность в ней слишком сильная, я заболел этой маленькой рысью. Кажется, неизлечимо.
Тогда забираюсь под одеяло, осторожно подтягиваю к себе Еву, прижимаюсь к ней, вдыхаю запах волос. Сложно тебе придется, Краснова, очень сложно, ведь я собираюсь тебя украсть. Надолго…
Глава 39. Ева
На удивление просыпаюсь легко. И первым кого вижу — это Яна. Он лежит на боку лицом ко мне, его тяжеленная рука лежит на моём бедре. Впервые наблюдаю, как волкодав спит. Спящий Игнашевский не такой уж и отвратительный, он расслаблен, спокоен, умиротворен. А у меня пока есть время подумать, осмыслить то, что произошло вчера.
Вчера я испытала не просто физическое удовольствие, я испытала нечто такое, что на порядок выше, сложнее. Когда этот бизон был сверху, когда остервенело имел меня, я не хотела терять ни мгновения происходящего. И это очень, очень, очень, ну очень плохо. Ведь я пришла сюда не для того, чтобы пасть к ногам «великолепного и ужасного» Яна.
К счастью, через две недели кошмар закончится. Мне же необходимо снять хотя бы одно видео. Видео, на котором Игнашевский предстанет в своем истинном воплощении, где он будет жесток, груб и по-настоящему ужасен. А сейчас пора возвращаться к себе и собираться в институт. Но только хочу подняться, как лапища питбуля приходит в движение.
— И куда собралась? — Ян хватает за талию.
Через секунду я уже обездвижена и слегка придавлена его биомассой к матрасу.
— Мне пора на учебу, — пару раз инстинктивно дергаюсь, но быстро сдаюсь. Проще гору сдвинуть, чем этого ГАДзиллу.
— Успеешь на свою учебу. У меня есть новость для тебя, — с талии рука стремительно перемещается на низ живота, затем на лобок и вот, он вводит в меня палец, отчего сердце замирает в груди.
— Что за новость? — пытаюсь свести ноги, но мерзавец не дает.
— Через дней пять мы отправимся в путешествие.
— Куда? — вырывается едва не со стоном. И я все же развожу колени, бороться с ним бесполезно.
— В Доминикану. Там у меня есть дом фактически на берегу моря. В общем, думаю, тебе пойдет на пользу. Да и мне тоже. Задолбался я.
— И почему задолбался? — прикрываю глаза, пытаюсь успокоить дыхание.
— Потому что несколько лет подряд пашу как вол без отдыха, — вдруг перемещается к промежности, только бы не ниже.
— Пожалуйста, перестань, — начинаю откровенно царапать простынь, потому что мне стыдно, потому что чувствую, как возбуждение накатывает волнами и каждая новая волна мощнее предыдущей.
— И почему я должен перестать? — целует плечо. — Ты уже потекла, а значит, все просто прекрасно.
— Я не могу так разговаривать. Даже думать не могу.
— А зачем в постели думать? Хотя, ты права… мысли куда-то не туда уходят, — и наконец-то убирает руку. — Так вот, скоро мы летим в Доминикану. Составь список того, что тебе будет нужно, съездим в магазин.
— Как же институт? У меня зачеты, — натягиваю одеяло повыше.
— Мир не рухнет, Ева, если ты неделю проведешь на пляже. И зачеты сдашь. Уж это я тебе гарантирую. Более того, тебе их хоть сейчас могут проставить, только скажи.
— Нет. Я всё сдам сама, как положено.
— Твоя воля, но полететь, мы все равно полетим.
— Ты за всех своих женщин принимал решения?
— Хочешь поговорить о моих женщинах? — приподнимается на подушках повыше.
— А ты расскажешь? — смотрю, как его глаза темнеют, как на губах застывает хищная ухмылка.
— Да, милая, я за всех своих кукол принимал решения, пока они были здесь.
— Ясно…
— И все? — вскидывает брови. — Больше тебя ничего не интересует?
— Знаешь, — полностью разворачиваюсь к нему, — интересует. Как далеко ты способен зайти во время игры? На что способен? Просто, мне не очень-то хочется остаться бездыханным телом, бороздящим просторы Карибского моря.
— Ты совсем дура что ли? — а улыбка мигом сходит с губ. — По-твоему я конченый извращенец, который трахает девок до смерти?
— Я тебя не знаю, Ян. Кроме того, что известно в некоторых кругах.
— И что же обо мне известно в кругах? — насупливается, руки складывает на груди. Ага, уже завелся.
— Что ты ломаешь женщин, доводишь до отчаяния. Что для тебя женщина — это вещь.
— Но все-таки не трахаю до смерти, верно?
— Но ведь ломаешь…
— Давай на чистоту, — подается ко мне, берет за руки и тянет к себе.
— Я не почистила зубы, — пытаюсь остаться на прежнем месте, но как всегда терплю фиаско.
— Плевать мне на твои нечищеные зубы, — усаживает на себя, затем сгибает ноги в коленях, и я упираюсь в них спиной. — Ты ко мне пришла сама. Так?
— Так.
— Потому что хотела денег. Так?
— Да, — опускаю голову.
— До тебя тоже много кого приходило. И они тоже хотели денег. По истечении срока договора эти живые и невредимые женщины с хорошим гонораром покидали мой дом. Все до одной. Да, мне нравятся жесткие игры. Вот сейчас смотрю на тебя и представляю, как связал бы, а потом трахнул. В попку. Без нежностей и излишних прелюдий. Смазал лубрикантом, подготовил, чтобы без боли и взял. Вот так мне нравится, Ева. И поверь, есть женщины, которые разделяют мои предпочтения.
— Но…
— Но ты к такому не готова, — произносит на выдохе, — поэтому с тобой я таким сексом заниматься не буду. Так скажи, когда был хоть один намек на то, что я ломаю тебя?
— Твой договор, он…
— Да на хер договор, — резко садится, после чего приподнимает меня и так же резко насаживает на себя, — я уже давно отступил от всех правил договора. Черт, Ева, отомри уже. Двигайся!
Приходится обнять его, прижаться, а потом и вовсе лечь головой на плечо, где у него как раз татуировка.
— Я не сделаю тебе больно, Ева, не обману твоих ожиданий, не отвернусь, если понадобится помощь, — опять гладит по волосам, и что удивительно, медленно входит, не торопит меня и сам не торопится.
