— На этой неделе приезжает Кристин? — наконец спросила Элизабет.
Лидия кивнула:
— Разве это не замечательно? И все же, по правде говоря, я побаиваюсь.
— Побаиваешься?
— Да, как подумаю, что собственную дочь не видела больше четырех лет, так становится страшно. Она уехала в тринадцать, а теперь ей семнадцать с половиной. Маленькая девочка превратилась в молодую женщину. Не знаю, как она нас воспримет и как мы все воспримем ее.
— Ей было хорошо в Америке?
— Да, очень. Тетя Иоанна явилась для нее просто ангелом-хранителем. И неудивительно, она навсегда осталась моей любимой тетей. Наверное, наша мама была очень на нее похожа. Ты помнишь тетю?
— Очень смутно, — ответила Элизабет. — Последний раз, когда я ее видела, мне исполнилось не больше шести.
— Она единственная из всех наших родственников, — тихо проговорила Лидия, — поздравила меня, когда я вышла за Ивана. Никогда не забуду этого. Я плакала над письмом и хранила его долгие годы.
— Ты так сильно обиделась? — быстро спросила Элизабет.
— Обиделась, но не за себя, — ответила Лидия. — Я так гордилась Иваном и хотела, чтобы все, кого я знала, тоже испытывали гордость за него. Мне было ненавистно, что его все ругают за брак со мной. Я стремилась оправдать его… Не могу объяснить, мне никогда не удается выразить словами свои чувства.
Наступила пауза, а затем почти резко Элизабет произнесла:
— Мне нужно тебе кое-что рассказать, но я тоже не в ладах со словами.
Лидия сразу напряглась. Она и без слов поняла, что Элизабет собирается заговорить о чем-то неприятном, и все-таки ждала, не желая перебивать сестру в том случае, если ошиблась.
— Это насчет Ивана, — неуверенно начала Элизабет.
— Тогда я бы предпочла, чтобы ты ничего мне не говорила, — тихо сказала Лидия.
— Мне кажется, тебе следует знать, — настаивала Элизабет. — Пошли разговоры. Если все так серьезно, то нужно подумать о Кристин.
— Это не так серьезно.
— Ты разве знаешь, о чем я говорю? — спросила Элизабет. — Тимоти Грэм собирается…
— Да, знаю, — перебила Лидия. — Но я уверена, все наладится. Вот увидишь, он помирится с женой.
Элизабет откинулась в кресле и облегченно вздохнула.
— Так ты действительно в курсе! — воскликнула она. — В самом деле, Лидия, для женщины, лишенной передвижения, ты поразительно осведомлена! Я приходила в ужас от одной мысли, что нужно сообщить тебе такое, а ты, оказывается, все давным-давно знаешь.
— Чего ты опасалась? Неужели поговорить со мной так страшно?
— Мне казалось, это известие разобьет тебе сердце. Лидия не могла ответить из-за внезапно подкравшихся слез. Она подавила их, но боялась, что они все равно вот-вот навернутся.
«Почему же мое сердце не разбилось?» — мысленно задала она вопрос. Как произошло, что она сумела вести себя как ни в чем не бывало?
Лидию тронула вовсе не жалость к самой себе, а абсолютная простота и искренность ответа Элизабет. Любовь к сестре захлестнула ее. Лидия наклонилась и тронула Элизабет за руку:
— Спасибо, дорогая, за то, что пыталась рассказать мне. Это было очень мило с твоей стороны.
— Мне очень жаль, — сказала Элизабет. — То есть… если, конечно, это правда. Или я ошибаюсь?
Сестра задала вопрос, но Лидия знала, что ответ ей известен, и отчего-то немыслимо было солгать, сказать Элизабет, что это все неправда. Лидия промолчала.
Быстро, словно обе миновали какую-то опасность, Элизабет снова заговорила:
— В любом случае Моуна Грэм маленькая дура. Она мне никогда не нравилась. Хорошенькая, но все в ней чересчур — и дамские штучки и эмоции. Тебе известен такой тип.
Лидия по-прежнему молчала. Она устремила неподвижный взор куда-то вдаль, не видя прелестного сада, где, по мере того как садилось солнце, тени от деревьев становились все длиннее, остроконечнее и слабый вечерний ветер покачивал цветы. Она заглянула в далекое прошлое, в котором перед ней прошла целая вереница женщин чересчур женственных и эмоциональных; их жадные лица были повернуты к Ивану, белые руки протянуты к нему. Каждая из них так мало значила для него, и все же каждая из них явилась своеобразной вехой в ее собственной жизни. После каждой оставался шрам, уродливый, незаживающий, несмотря на то что образы самих женщин почти стерлись.
Она сумела простить их. Разве им было под силу сопротивляться Ивану? От него исходила какая-то магия — магия личности, которая притягивала людей и завораживала, как в той легенде про дудочника, увлекшего за собой всех детишек из города. Стоило им взглянуть на Ивана, услышать его музыку, узнать, что в его власти предложить им невероятный восторг, и они тотчас жадно обступали его, требуя, чтобы он выполнил свои обещания, которые читались не только в его словах, но и в самой внешности, а главное — в его музыке. Бедный Иван, из-за него грешили чаще, чем он сам грешил! Но так ли это в самом деле? Он постоянно охотился, постоянно преследовал неуловимую прихоть своего воображения, нечто — она не могла точно сказать, что именно, — что всегда оставалось для него недосягаемым. Но в плен попадала другая добыча, и, как только она оказывалась в сумке охотника, у него тут же пропадал к ней весь интерес! Все же он, видимо, никогда не уставал. По крайней мере, он пока не начал стареть.
Лидия очнулась от задумчивости, услышав вопрос Элизабет:
— Ты ведь счастлива?
Лидия повернулась к сестре лицом:
— Очень, ты знаешь это.
Элизабет отвела взгляд, и когда вновь заговорила, казалось, вопрос шел из самой глубины сознания, где уже давно не давал ей покоя.
— Ты никогда не сожалела о своем браке?
— Сожалела? — В голосе Лидии послышался смешок. — Элизабет, все эти годы я была счастлива самым чудесным образом. Что бы ни случилось со мной в дальнейшем, мне никогда не придется жалеть о последних двадцати двух годах. Я имела очень многое, могу даже сказать — все.
Элизабет вздохнула, потом ее губы шевельнулись. В первый момент Лидия подумала, что сестра сейчас заговорит и сломает ту сдержанность, которая существовала между ними, заговорит о себе и своей жизни, но прошла минута, Элизабет тяжело поднялась с места.
— Пора возвращаться домой, — сказала она. — Артур не любит, если я опаздываю к обеду.
Минута откровения прошла.
— Как Артур? — спросила Лидия.
— Неплохо, — последовал ответ. — Время от времени его мучают приступы люмбаго. Конечно, он очень занят, у него столько работы в парламенте и в поместье.
— Да, конечно. Я была очень рада повидать тебя, приезжай вновь поскорее.
— Я найду причину заехать, — пообещала Элизабет. Она помолчала минуту, а затем положила руку на плечо Лидии:
