— Ты не обиделась из-за того, что я сказала? Лидия ей тут же улыбнулась:
— Послушай, дорогая, мы можем говорить друг другу все-все и всегда. Понятно?
Элизабет отвела глаза под взглядом сестры. У Лидии создалось впечатление, что осталось очень много недосказанного. Сдержанность Элизабет окутывала ее плотным покрывалом.
— До свидания. — Она небрежно чмокнула сестру. — Попрощайся за меня с Иваном.
— Обязательно, — пообещала Лидия.
Она смотрела, как уходит сестра — высокая, тонкая, грациозная, — и ей казалось, что она наблюдает за посторонним человеком. Очень многого она еще не понимала в Элизабет. Представила, как та будет ехать сейчас домой в благоухающих сумерках к своему Артуру. Что сестра чувствовала, что думала о своем муже? Неужели ее в самом деле интересовало его люмбаго, его вечное ворчание из-за нехватки рабочей силы в поместье, его ежегодный энтузиазм по поводу количества убитой дичи?
Элизабет выглядела старше своих тридцати двух, да и держалась она как женщина средних лет. А была ли она когда-нибудь молодой? Хотелось ли ей танцевать, петь, радоваться жизни, когда захватывает дух от нетерпеливого восторга? Приходилось ли ей когда-нибудь ждать, затаив дыхание в темноте, испытывая трепет от предвкушения счастья любви? Такая мысль об Элизабет не укладывалась в голове. Впрочем, не нужно было ее жалеть, сестра выглядела довольной и, казалось, радуется обязанностям, пришедшим к ней со знатным титулом. Графиня Эйвон! Но кто согласился бы поменяться с ней местами?
Возвратился Иван, и они отправились в столовую. Обед состоял всего из нескольких блюд, умело выбранных и хорошо приготовленных, а после они пили кофе на веранде.
Иван откинулся в кресле, его голова выделялась на зеленой подушке мощным, резко очерченным рельефом. Он высказал вслух то, о чем подумал:
—Бедная Элизабет!
— Почему ты так считаешь? — спросила Лидия. Он улыбнулся ей:
— Ты действительно хочешь, чтобы я объяснял очевидное?
— Нет… Бедная Элизабет!
Они помолчали. Пришла Роза, принесла лекарство для Лидии и записку от повара с предложением меню на завтрашний день. Пока женщины разговаривали, Иван исчез в доме.
Роза ушла, Лидия ощутила огромную усталость. День был тяжелый, мысленно она все время повторяла разговор с Тимоти Грэмом. Все ли она сказала? Примет ли он ее совет? Накануне встречи с ним она репетировала то, что скажет, с той же тщательностью и добросовестностью, с какой актриса готовится к роли. Теперь же она подвергла критике свою игру. Убедительно ли звучали ее слова? Даст ли эта беседа результат, на который она надеялась?
На веранде было очень тихо, и спустя какое-то время Лидия развернула кресло и направилась в дом через стеклянную дверь. Она миновала гостиную, холл и проехала по коридору, который вел к студии Ивана. Приблизившись к большим двойным дверям, она услышала, что он играет.
Лидия замерла на секунду и прислушалась. Музыка Ивана всегда выражала его собственные переживания. Сегодня казалось, будто пальцы пианиста просто тренируются на клавишах, — спокойное произведение, мелодия которого звучит без напряжения и недосказанности… Но она все-таки поняла, что он ждет чего-то… или кого-то…
Лидия помедлила немного, затем приоткрыла дверь. Иван повернулся, а когда увидел, кто это, радушно улыбнулся.
— Привет, — сказал он. — Ты мне нужна.
Повинуясь ему, Лидия толкнула дверь и проехала по сверкающему полу до самого рояля. Это был огромный зал, построенный в семнадцатом веке для часовни, но его так и не собрались освятить, оставив пустовать, а последующие поколения то использовали его как амбар, то устраивали в нем балы. Теперь здесь царила красота, что, по мнению Лидии, было единственной подходящей обителью для музыки Ивана.
Рояль стоял в дальнем конце зала, его развернули таким образом, что, играя, Иван мог любоваться сокровищами, собранными за долгие годы, — большую часть ему подарили восхищенные поклонники. Во-первых, картины, одна лучше другой; многие были достойны занимать место в национально-художественном собрании. Под картинами располагался китайский и севрский фарфор, уотерфордское стекло и необычные музыкальные инструменты из всех стран Европы, одни из них невероятно старые, другие просто забавные в своей простонародной незатейливости. Одну стену целиком занимали книги, многие из которых были подписаны и присланы Ивану людьми, столь же знаменитыми в своей области, как он в своей. Был там молитвенный коврик, присланный из Мекки, и икона, которую подарил матери Ивана русский царь. Сокровища, дорогие и не очень, ценные только воспоминаниями; сокровища всех видов, размеров и форм в одной комнате, но тем не менее каждое на своем месте и в добром содружестве с соседями благодаря тому вкусу, с которым их расставили. А фоном для них служили небесно-голубые портьеры, ниспадающие с потолка до пола, и старинные резные зеркала, радужные от возраста.
Это была прелестная комната. Тем не менее Лидия часто задавала себе вопрос, заметно ли здесь что-нибудь, когда в студии находится Иван. Трудно было смотреть на что-то еще, кроме него. Он двигался, как ртуть, заставляя каждого неусыпно следить за ним, затаив дыхание.
Сейчас она приближалась к нему, и, когда оказалась рядом, он протянул к ней руку. Она протянула ему свою.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
Ее чрезвычайно удивил этот вопрос. Ведь она полагала, что ведет себя и держится как всегда. Но ей следовало бы догадаться, что Иван с его обостренной интуицией сразу почувствует что-то неладное, сразу поймет: она чем-то обеспокоена.
— Я думала о тебе, — ответила Лидия правдиво.
Он взглянул на нее, затем выпустил ее руку и прошелся по залу взволнованно и в то же время решительно, словно отметал прочь невидимые препятствия.
— Давай уедем, — наконец произнес он.
— Куда?
— Тебе нужно переменить обстановку.
Она не ответила, ожидая объяснений. Он быстро вернулся к ней и сказал:
— Хотя, конечно, это невозможно. Я забыл, что Кристин возвращается домой.
Он постоял немного, глядя на нее, и снова зашагал по комнате из угла в угол, как загнанное в клетку животное. В тот момент она поняла, какая буря поднялась в его душе, поняла — он догадался о том, что ей все известно, и теперь пытается найти способ и средство объясниться с ней, попросить у нее сочувствия.
— Иван, — сказала она после долгой паузы. И, хотя она заговорила тихо, для него это прозвучало как команда, потому что он мгновенно замер. Да, он был в полном смятении, она знала это. Но ей нечего было сказать ему, за исключением двух коротких слов: — Все хорошо.
И тогда он пронесся разделявшее их пространство и опустился на колени рядом с ее креслом.
— Дорогая, я люблю тебя.
Он прошептал эти слова и положил голову на ее плечо. Она ощутила дорогую тяжесть, услышала глубокое, мерное дыхание и поняла, что он закрыл глаза в полном успокоении.
