Она широко зевнула.
«Наверное, пары попали и сюда,» — голова её упала на грудь, а сознание спуталось и провалилось в чёрную бесконечную пропасть.
Сны были муторные, тяжёлые и какие-то безысходные. Но перед самым пробуждением она оказалась на башне, где от каждого прикосновения холодных губ вампира тело меленько вздрагивало, а внутри разливался жар.
Герти не хотела, чтобы этот сон заканчивался. Но вампир прервал поцелуй и отвёл лицо в сторону. Тогда она увидела, что это был…
«…Кай?» — девушку подкинуло.
Она проснулась, лёжа на полу, но как бы широко ни открывала глаза, повсюду была тьма.
«Светильник погас».
И что-то подсказывало, что в замке больше не осталось огня.
Глава 16. Судный день
Марта пришла вечером, как и обещала.
Герти обрадовалась не сколько вкусному горячему ужину — заключённым полагалась лишь овсяная каша — сколько присутствию человека, который единственный во всём замке не ненавидел её.
Кухарка суетливо оглядывалась по сторонам, что было излишне — во всей башне не было ни одного узника, кроме дочери покойного господина. Куда подевалась Илла — девушка боялась даже предполагать.
— Она объявила ландграфам, что станет их женой, — зашептала Марта.
— Э-э-э… это как? — губы Герти занемели от холода и не слушались.
— Будет поединок. На смерть. Победителю достанется всё. Весь север и Одиль.
— Три графства и Кёрбер? А Одиль… выйдет замуж… за победителя?
— Да. Ты кушай, детка, — Марта мяла концы шерстяного платка, который накинула на голову поверх чепчика. — Хотя бы взвару выпей горяченького.
Зная Марту, Герти предположила, что в горшке кипяток.
— Успеется. Дай сообразить… Значит, будет поединок… А как же армия Отто? Как они приняли смерть господина?
— Сначала их воеводы, конечно пошумели. Но потом госпожа сказала, мол, как им не стыдно, она — их кровь, дочь самого Родрика Нордейда. Мол, как они смеют восставать против рода? Потом она сказала, что накажет виновницу. Тебя, то есть… — Марта судорожно вздохнула, — бедная девочка. — Глаза её снова наполнились слезами, что, видимо не раз случалось в последние дни.
— Марта сосредоточься… То есть, они присягнули Одиль?
— Наверное, детка. Сама я не видела, но Кэтрин и Ребекка там были. И уж поверь, расспрашивала я их подробно, с пристрастием.
— С пристрастием не надо, а то Одиль узнает и не пустит тебя ко мне.
— Да какая ей разница? Если суд уже завтра! — чтобы не зарыдать женщина закусила платок.
— Погоди… У Одиль три армии, у Нордрейдцев — одна. Плохо, что Отто так и не обзавёлся наследником… Но есть же дальние родственники. Хотя, они вряд ли знают… А воеводы… Если бы они смогли объединиться с Берингаром. Или Годфридом… И потом, что этим двоим за интерес жениться на 40-летней женщине вместо молодой графини?
— Не знаю… Но хозяйка наша в самом соку. Кровь с молоком. Детишек родила всех здоровых и легко. И ещё б родила, если б ваш батюшка к ней почаще наведывался… Ой… — Марта запнулась.
— Всё в порядке, дорогая. Это же правда, Одиль… имеет причины обижаться… А ещё она, правда, станет лучшей супругой для графа, которому на голову свалилось столько угодий, — Герти покусывала губы, вспоминая о чём-то важном. — Так суд будет завтра?
— Да, девочка моя. Жрецы уже прибывают. Одиль приказала приготовить для них отдельные покои.
— Теперь моя судьба в руках богов. Помолись за меня.
— Я и так молюсь, Герти… Ты мне… как дочка.
— Спасибо, — девушка подошла вплотную к решётке и обняла кухарку, насколько это позволяли кованые прутья.
Утром весь замок готовился к поединку.
Герти слышала, что происходило на улице, но выглянуть не могла — маленькое окошко, закрытое ставнями, было сделано гораздо выше её роста.
Однако до неё частенько долетали взбудораженные голоса северян, спорящих об исходе поединка. Кто-то даже начал собирать ставки, но в целом большинство было уверено в победе Годфрида.
Герти видела обоих графов и тоже была уверена, что у рыхлого, вечно больного Берингара, чёрные волосы которого лежали на плечах колтунами, меньше шансов.
«Хотя он на десяток лет младше Годфрида. Но Годфрид слово гончая собака. А такие сражаются до последнего».
Герти долго думала, может ли результат поединка повлиять на её будущее? И не могла ответить.
«Годфрид — синяя борода, или Берингар, приносящий кровавые жертвы… Всё одно. Как ни крути, оба ненавидят меня за убийство соседа. Или благодарны?.. Но даже в этом случае, теперь я бесполезна им обоим».
Герти грызла вчерашний хлеб с масляной пропиткой. Марта утром не пришла — то ли Одиль не пустила, то ли работы прибавилось. Кот уселся рядом и прижался к ноге, чтобы отдать и повзаимствовать толику живого тепла. Герти даже погладила зверюгу.
— Моя жизнь напоминает твою. Поесть, поспать. Подумать о жизни. Хотя вряд ли ты размышляешь о собственной действительности… О чём же ты думаешь, рыжий пушистик?
— Го-од-фрид! Го-од-фрид! — скандировала толпа, собравшаяся во дворе перед башней с часами.
Через некоторое время голоса превратились в гул. Каждый северянин орал, поддерживая своего господина.
— Сейчас, Пушистик, там умрёт человек. А им — развлечение. Разве так можно?
Кот не ответил, лишь громче заурчал.
Через несколько минут гул людей сменился рёвом.
— Всё кончено, Пушистик, — Герти потуже укуталась в овечий полушубок.
Ещё через несколько минут к стражам прибежал запыхавшийся мальчик лет 12:
— Вы-то смеялись, а я медяшку поставил! И вон сколько выиграл! — судя по звуку, кошелёк был наполнен монетами под завязку.
Суд назначили на вечер.
Вооруженные алебардами стражи, ввели Герти центр тронного зала и отступили назад.
Герти мазнула глазами по фреске на потолке и вспомнила, как рассматривала её во время торжественных церемоний.
В этом зале веками короновали глав рода. Здесь отец заседал с советниками за закрытыми дверями. Раз в неделю зал открывали, и каждый, жаждущий справедливости или помощи мог прийти на аудиенцию к самому ландграфу.
Теперь троны пустовали.
А перед ними за длинным столом сидели жрецы в белых и чёрных хламидах.
Провели жеребьевку, и по воле богов судьёй стал один из жрецов Светлого храма. Герти подумала, что это — хороший знак, ведь тёмные славились своей продажностью и дурным нравом.
— Обвиняется Гертруда, девица 18 лет, бастард Джереона Кёрбера, — голос судьи отразился эхом, и сразу же стихли шепотки на скамейках, — в том, что она злонамеренно отравила Отто, графа Нордрейда и собственного мужа.
