Это была пожилая женщина в сером пальто, поношенном до невозможности, но очень чистом и опрятном. В руках она держала самодельные тоненькие книжечки, демонстрируя их всем. На обложке был изображен симпатичный акварельный пейзаж.
Предлагая свои книги, старушка подходила к каждому в очереди, но от нее просто молча отворачивались, а один парень, пижон в дутой куртке цвета «красный металлик», брезгливо поморщился, пробормотав «Побирушка…».
— А я не побираюсь! — старушка разволновалась, но затем гордо подняла голову. — Я хочу оплаты за свой труд! У меня хорошие стихи! Я всю жизнь их пишу! Доченька… — обратилась она уже ко мне. Губы ее дрожали. — Доченька, возьми книжечку… Три леи всего…
— Я очень люблю стихи, — проглотив вставший в горле ком, сказала я. — Давайте двадцать штук — знакомым подарю!
Она заволновалась, засуетилась, и, отсчитывая трясущимися руками сдачу, долго-долго меня благодарила, пока вновь подошедшие к очереди люди не заинтересовались ее книжками и тоже не захотели купить.
Сунув книжки в сумку, я подхватила картонную подставку с двумя обжигающе-горячими стаканчиками, и побежала по асфальту, покрытому наледью, каждую секунду боясь поскользнуться и эпично полететь вместе с этими стаканчиками. на тротуар.
— Никки!
Увидев водителя притормозившей около меня машины, я и правда едва не грохнулась — благо, хоть вовремя схватилась за капот автомобиля.
В отличие от Кастора Троя, который, похоже, носил полицейский китель и днем и ночью, Итан форму не любил и, в основном, всегда одевался в гражданское.
Вот он улыбается мне, перегнувшись через пассажирское сиденье, и сердце мое замирает от этой улыбки. Столько отчаянья, столько непростительного, грязного, постыдного в последнее время… Но есть он, Итан, и когда я рядом с ним, мне так хорошо, несмотря на все, что сейчас происходит в моей жизни. А я ведь так и не отдала ему свое письмо…
— Такой холод! Садись скорее!
Замирая от счастья, ныряю в теплый салон. У него такая открытая улыбка и такие ясные глаза! Мне нравится его замшевая светло-бежевая куртка и то, как он управляет машиной. Нравятся спокойные интонации его бархатистого голоса. По правде говоря, мне нравится в нем все!
— Все не мог улучить момент, чтобы поговорить, — серьезно произносит он. — Тяжело тебе у Троя, да?
Я молчала, боясь, что не выдержу и позорно разревусь. Этого мне делать никак было нельзя.
Если бы ты знал, Итан! О, если бы ты только знал!
— Вчера мне, наконец, удалось побеседовать с Шенком по поводу Кастора Троя, — не дождавшись моего ответа, продолжил он взволнованно. — Как он силой выбил из подозреваемого чистосердечное! Разговор выдался не из простых, и, честно говоря, поразил меня — комиссар целиком и полностью на стороне своего помощника. Что касается тебя — Шенк не поверил! Вот так просто! Заявил, что офицер Трой человек жесткий, но не станет переходить допустимых границ, и такой неженке, как ты, просто почудилось! А потом же сама и предложила ему себя в качестве помощницы. Он просто не хочет слушать, что Трой избрал тебя жертвой, заставил, запугал! Это немыслимо. Да у старого Дрезднера он бы вылетел в два счета! Полный беспредел! Но ты не бойся, Никки, я это так просто не оставлю! Во-первых, мы напишем на него жалобу в Еспенский суд, а во-вторых…
— Погоди, Итан, — мне так сильно хотелось к нему прикоснуться, и я положила ладонь на кисть его руки. — Трой не заставлял меня. Я действительно сделала это сама. Мне сейчас очень нужны деньги, и дополнительная работа не помешает.
— Сама? — он повернулся ко мне всем корпусом, а я каким-то чудом смогла загнать слёзы обратно — не дать им пролиться.
— Прости, что сбила тебя с толку, Итан, — продолжала я почти нормальным голосом. — Шенк прав — мне действительно показалось, я раздула из мухи слона. В тот день я была сама не своя. У офицера Троя и правда своеобразная манера, но он ни разу не переступал рамок дозволенного. Спасибо, что хотел помочь. Прости…
Позволив себе сжать его руку, я поняла, что больше просто не выдержу.
Хлопнув дверцей машины и прижав к себе дурацкий кофе, я побежала через всю парковку к боковому входу в отделение.
Больше всего на свете я боялась, что он догонит меня, потому что знала — тогда я не выдержу и расскажу обо всем. О бабушке и Александре Бренте, о том, как выкрала ключ от кабинета помощника комиссара, как открыла сейф, как страшно было смотреть на женский труп в груде окровавленных одеял, но еще страшнее — в холодные глаза Кастора Троя.
Больше всего на свете я хотела, чтоб он меня остановил.
Но он не остановил, и я дошла до проходной.
— Ну, у тебя и личико, детка. Давай-ка на сегодня отменим!
Я полчаса прорыдала в кабинке туалета, и прекрасно знала, что у меня распух нос, а глаза красные-красные, как у новообращенного упыря. Сколько я не умывалась, сколько не терла лицо салфетками — результат вышел плачевный.
О чем Сабина Альмади, которая теперь являлась моим ментором, откровенно мне и заявила. Красотка с идеальной фигурой и прямыми блестящими волосами цвета горького шоколада — она была просто великолепна, недосягаема. Когда-то, еще до репрессий полиции нравов, считалась лучшей танцовщицей стриптиза в знаменитом на весь Предьял клубе «Барсук». Но судьба (а вернее, Его Высокопреосвященство Коул Тернер!) распорядилась иначе…
На месте клуба сейчас пустырь, а лицо Сабины пересекает большой уродливый шрам. Она живет в Поселениях — одном из особенных, огороженных районов Предьяла, где должны жить те, кто проходил по статье «Преступление против морали и нравственности». И ей обещан Выпуск из Поселений за то, что она научит меня танцевать стриптиз. Ну, верней, как научит, даст несколько хороших уроков, чтобы я двигалась вполне сносно, дабы Вито Росси клюнул на меня, как на приманку.
И Сабина обещает, что научит, даже если ей придется ради этого «вывернуться кверху мясом». Тогда она сможет спокойно уехать из страны и сделать себе пластическую операцию. Поэтому у нее был стимул мучить меня своими изнуряющими тренировками каждый божий день после работы в пустом и гулком тренажерном зале полицейского отделения. Надо ли говорить, что домой я после этого приползаю никакая?
Разумеется, научиться этому сложному танцу вот так с налету невозможно. Она — профи, а я… На первом нашем занятии она сравнила мою пластику с пластикой кролика. При этом сама была грациозна, как пантера.
— Ты слишком скована, зажата, ты абсолютно не владеешь своим телом, — говорила она мне, как-то странно, слишком тесно прижимаясь, крутя и вертя меня на разные лады в своих руках, как послушную марионетку. — Стриптиз — это искусство, понимаешь, детка? Это не просто виляние задницей на сцене. Между нами говоря, вилять задницей может любая корова. А настоящий стриптиз — это то, что идет изнутри. Мужчины смотрят, как ты двигаешься, и ловят эмоции. Эмоции, крошка, им нужны твои эмоции. Женственность! Слышала хоть раз такое слово? Святые небеса, да кому я это говорю? Ты безнадежна!
