До луны, которая под давлением десятка тысяч атмосфер превратится в маленький серебряный шарик, когда он войдет в меня резким, мучительным, болезненно-сладким и таким долгожданным толчком.
И когда шарик выпадет из моих ослабевших пальцев и запрыгает по мраморным ступеням зеркального замка, в котором я не смогла спастись от чудовища, которое рывками станет двигаться во мне, волны бесстыжего наслаждения внахлест пойдут одна на другую.
Все ближе и ближе к границе, и я чувствую подступающие к ресницам слезы, и боль вперемешку с наслаждением расцветают по моему телу причудливыми узорами, отталкивающими и восхитительными соцветиями оттенка кармина и буроватой радужки его карих глаз.
Все глубже, все неистовее, все острее Кастор Трой движется во мне, и я чувствую его каждым нервным окончанием, каждой стенкой, каждым миллиметром распаленной под его поцелуями кожи, в которую он с чувственной грубостью вдавливает сильные пальцы.
Мое сумасшедше колотящееся сердце уходит на багровый пик, чтобы заискриться и взбрызнуть мириадами кровавых огненных брызг, слившихся с его тугим горячим изливом в меня, в мое лоно, в самую мою суть, а потом выплеснуться в мои вены дивным нектаром, шелковистым наслаждением и пронизывающим заходящимся лунным светом.
Кастор Трой впечатывает в мои губы жгучий поцелуй и, крепко зажмурившись, я понимаю, что долетела.
Долетела до самой луны…
ГЛАВА 16
Епитимья
Я стояла напротив зеркала, абсолютно обнаженная. Холодные капли леденили кожу, но полотенце в душ я специально не взяла. Мне хотелось померзнуть. Хотелось остудить не только голову, но и тело.
Осторожно беру с постели приготовленные алые трусики из тончайшего и очень мягкого кружева. Никогда бы не подумала, что кружевное белье может быть таким удобным. Никогда бы не предположила, что в таком чувствуешь себя сексуальной, даже зная, что оно скрыто твоей одеждой.
Гипюровый бюстгальтер с узорчатой тесьмой составляет комплект к трусикам — такого пламенеющего цвета, что от него невозможно оторвать глаз. Как невозможно оторвать глаз от моей аппетитной груди, которую подчеркивает кружево и красный цвет. И никакой пуш-ап мне совершенно не нужен!
Дальше… Колготки. Знаменитые «Моншелье» с имитацией чулок. Нежные и лёгкие, как паутинка. Никакого сравнения с «Любавой». Никакого. До бедер капрон довольно плотный, но выше — совсем тонкий, с более плотными ажурными линиями, имитирующими подвязки, как будто на мои ноги и вправду надеты чулки.
Облизываю пересохшие губы и снимаю с вешалки платье.
Прямое, темно-коричневое, длиной ниже колена, с дурацкой тесьмой по подолу, толстыми пуговицами и нелепым воротником водолазкой.
И оно скрывает все.
Я как будто надела на себя мешок из-под картошки с прорезями для рук и головы. И стала обычной Моникой. Дурнушкой Моникой Калдер, которую в школе дразнили Мадам Флюгер и которая на все сто процентов была уверена, что в этой жизни она едва ли достойна чего-то хорошего.
Идеальный архивный работник. Скромная серая мышка, выглядящая совсем уж жалко на фоне уверенных в себе и раскованных подруг.
Но я помню, что под этим платьем. Ни на мгновение я не забуду, что под ним. Как ни на мгновение не забуду ту ночь, перевернувшую мой мир.
— Моня, а я тут яичницу с беконом поджарила! И кофе заварила! Ясочка моя, глотни кофе — он тебя взбодрит!
Бросив взгляд на наручные часы, понимаю — одевалась слишком долго и времени, чтобы позавтракать, у меня уже нет. Поэтому яичница и гренки в расписной тарелке, дожидающиеся меня на обеденном столе, так и остаются нетронутыми.
На кофе его тоже, к сожалению, нету. А жаль, бабушка варит превосходный кофе!
Единственное, что я действительно могу себе позволить — это залпом выпить стакан апельсинового сока.
— Бабуль, таблетка! Кладу ее вот тут, рядом с чайником — ты сразу заметишь. Не забудь, пожалуйста выпить ее в обед! На всякий случай я поставила на твой телефон напоминание. Это “Теагаст”, который тебе доктор Румкорф прописал. Очень хорошие таблетки, но, чтобы они подействовали, ни в коем случае нельзя пропустить даже один прием!
Да, именно так и было написано в инструкции — таблетки на основе вампирской крови имели накопительный эффект и важно было строго соблюдать дозировку. Они действительно обладали мощным действием, сродни волшебному. Бабушка принимала их всего три дня, а результат уже был налицо.
— Да помню я, помню я про “Теагаст”, ты из меня совсем безумную старуху-то не делай, — усмехнулась бабуля, а потом внезапно накрыла мою кисть своей мозолистой ладонью. — А еще я помню, что стоили они очень дорого. Монечка, откуда ты взяла такие деньги?
— Ну, бабуль! Я ж тебе рассказывала — я теперь дополнительно работаю секретарем помошника комиссара, а еще мне выдали премию!
— Нет. Дело не в работе, Моня. Что-то в тебе поменялось. Я чувствую…
Кастор Трой с сигаретой в пальцах, развалившись, восседал на оттоманке, откинув голову назад, а я, обнаженная, лежала у него на коленях, глядя снизу вверх. Мои распущенные волосы рассыпались по его коленям по каретке — их было так много, что, казалось, ими можно набить целый диван. Выпуская дым в потолок, Трой перебирал их и гладил, как хозяин гладит любимое домашнее животное — кошку или собаку, думая о чем-то своем.
Мне не хотелось знать, о чем он думает. Мне хотелось уйти, спрятаться, скрыться, оказаться подальше от него, потому что я не просто чувствовала, я знала — я присутствую в его мыслях, но ничего хорошего мне это не сулит.
— Что у тебя с Тернером? — внезапно спросил Трой, даже не соизволив опустить на меня взгляд.
— Ничего, — мои плечи вздрогнули, и вряд ли это можно было расценивать как пожатие. — Совсем ничего…
— Не ври, — Кастор опустил хищно растопыренную ладонь прямо на мое лицо, как будто оно было маской, которую он вознамерился снять. — Только не мне, Моника. Ты даже себе не представляешь, насколько это может быть опасно — пытаться солгать мне.
Он медленно прошелся пальцами по моим скулам и глазным яблокам, по линии носа и по губам, распухшим от его поцелуев. Он подавлял меня, но в то же самое время я с ужасом почувствовала, как мое расслабленное, безвольное, сладко-ноющее тело отзывается на него и его прикосновения.
“Ничего…”, - одними губами повторила я, они скользнули по его ладони, и я с трудом удержалась от того, чтобы поймать его указательный палец губами.
— Что ж, тем хуже для тебя, — уголок его рта дрогнул в его характерной, половинчатой ухмылке. — Придется начинать с нуля, но ты способная девочка, справишься. Я в тебя верю.
— Что? — я попыталась подняться, чувствуя себя в таком положении слишком уязвимой, но он не дал. — Что?
