— Почему это? — машинально поинтересовалась я, не чувствуя никакого подвоха.
— Потому что! — бабуля торжественно поставила передо мной на стол небольшую картонную коробку. — Не хотела тебе рассказывать, ты ведь меня ругать будешь! Ну да у меня от моей внученьки драгоценной секретов нет! У меня теперь такой чудо-аппарат есть — уж мы теперь с тобой заживем!
— Какой… чудо-аппарат? — похолодела я. — Откуда он?
— Да сегодня к нам заходили двое таких милых людей. Очень вежливые, симпатичные и обходительные, — радостно пояснила бабушка. — За сущие копейки этот аппарат продавали, а он, Монечка, волшебный просто! Последняя разработка ученых! Память улучшает только так, да и общее состояние тоже!
Святые небеса, только не это, нет! Дрожащими руками я достала из коробки какой-то прибор, представляющий из себя два электрода, которые, я так понимаю, нужно было прилеплять ко лбу. Проводками они были подключены к маленькой пластмассовой коробочке, на которой был один-единственный переключатель с двумя делениями — «ВКЛ-ВЫКЛ». К приборчику прилагалась кратенькая инструкция, распечатанная на листе А4, причем в принтере явно заканчивалась краска.
— Сколько ты за него отдала, бабуль? — с упавшим сердцем спросила я.
— Всего пятьсот лей — не бог весть, какие деньги! Мы с тобой на моих врачей больше тратим!
Я подавила вздох облегчения — конечно, жалко пятьсот лей за эту непонятную самоделку, еще жальче мою доверчивую бабулю, которую без зазрения совести обманули два проходимца, но, пожалуй, это мы еще легко отделались! Люди вон на такие вещи по сто тысяч спускали!
— Да вот, сама погляди, — бабушка между тем протянула мне какие-то бумаги. — Они и чеки мне выдали, сами расписались, и я подписала, так что все по-честному.
В глаза мне бросилось: «ДОГОВОР ДАРЕНИЯ», а потом все вокруг застила багровая пелена. В горле запершило, и я никак не могла вдохнуть полной грудью, а страшные строчки прыгали перед глазами…
Я, Алейна Калдер, безвозмездно отдаю в дар Александру Бренту принадлежащую мне по праву собственности квартиру… Кадастровый номер объекта… Даритель гарантирует, что настоящий договор был заключен им не в следствие стечения тяжелых обстоятельств… Не находясь в крайне невыгодных для себя условиях…
О боже, боже…
— Монюша, что с тобой? Ты что-то сошла с лица… — встревожилась бабуля и быстро забормотала. — Уж не ругай меня, милая. Неудобно мне, что ты денег столько на меня тратишь, а так хоть сэкономим на враче, а ты, может, выкроишь себе на туфельки или на пальто новое…
— Все нормально, бабуль, — я осторожно сжала ее морщинистую узловатую руку, сглатывая тугой соленый ком. — Все хорошо. Только этой штукой тебе все-таки пользоваться не стоит. Мало ли что…
— Как скажешь, ясочка, как скажешь!
Ни о каком уютном кресле и пледе речи уже не шло. Я нервно расхаживала по крыше, пытаясь дозвониться до одного знакомого по работе юриста. Не настолько знакомого, чтобы я могла так запросто беспокоить его, но в данный момент мне было не до своего обычного стеснения. Он находился в командировке, но все-таки после продолжительных гудков взял трубку.
— В принципе, доказать факт мошенничества можно, — обнадежил мужчина, когда я кратко обрисовала ситуацию. — У бабушки нет инвалидности? Возможно, если оттолкнемся от того, чтобы де факто признать ее недееспособной… Вообще, все зависит от самого договора — смотря как он составлен. Сфотографируй дарственную и отправь мне. Перезвонишь примерно через полчаса. Я посмотрю, что можно сделать…
Я не знала, как выдержать оставшиеся до истечения времени десять минут, усевшись прямо на холодные жестяные листы и спрятав лицо в ладонях, когда юрист перезвонил сам.
— Прости, Никки, но тут без вариантов. Мне очень жаль… — сразу же сказал он. — Договор составлен на удивление грамотно, просто какой-то злой юридический гений прописывал это, плюс все заверили нотариально, по месту жительства. То есть, ты понимаешь, да, на каком уровне сделана эта афера? Ни единой лазейки, просто не к чему прикопаться! Твоя с бабушкой квартира теперь абсолютно законно и официально принадлежит некоему Александру Бренту. Точка. А он, скорее всего, уже выставил ее на продажу. Можешь паковать чемоданы.
— Но как же… — я кусала губы, чтобы не разрыдаться прямо в трубку. — Как же так? Неужели ничего нельзя сделать? Совсем ничего? Может, написать на этого Брента заявление?
— Не трать время — бесполезно, — судя по голосу, юрист покачал головой. — Лучше послушай меня внимательно, Никки. Это люди без чести и без совести, но все-таки… попытайся договориться с ними. Дави на жалость — это твой единственный шанс.
Поблагодарив знакомого, я отключилась и… разрыдалась в голос. Сегодняшний день — это какой-то страшный сон. Все так хорошо начиналось, я собиралась признаться Итану в своих чувствах, но затем… До сих пор помню это ужасное чувство униженности, которое я испытала рядом с Коулом Тернером.
Могла ли я подумать, что это лишь цветочки по сравнению с тем, что ждет меня дома? Теперь мы с бабушкой действительно превратимся в пустое место. Нам просто некуда идти! А в нашей такой родной и любимой квартире так запросто поселятся чужие люди…
Слезы текли и текли по щекам — просто немыслимо, невозможно! Я же говорила бабуле, чтобы не открывала дверь посторонним! Мне казалось, она меня слышит и понимает… Да и врач говорил, что, несмотря на некоторые отклонения от нормы, моя бабушка вполне дееспособна.
На проклятой картонной коробке, которую я приволокла на крышу, подальше от бабушки, была изображена счастливая и бодрая старушка, пользующуюся прибором. Там же было написано название «ВАЛЬТДИР-1» и телефон.
Я подумала, что номер окажется заблокирован, однако, к моему огромному удивлению, мне ответил приятный мужской голос. Такой тембр называют «бархатным».
— Здравствуйте! Вы сегодня продали моей бабушке ваш… Вальтдир-1 и… — я запнулась, понимая, что сейчас опять заплачу. — И она подписала дарственную на передачу нашей квартиры вам…
— На самом деле, этот прибор стоит намного больше, нежели какая-то там квартира, — отозвался мужчина, и ирония явственно прозвучала в его голосе. — Ты внучка, я так понимаю? Дома? Я сейчас подъеду.
Такого я тоже никак не ожидала, а потому у меня забрезжила крошечная надежда, что это — недоразумение и все сейчас выяснится.
Александр Брент (а это, как я полагаю, был именно он), подъехал минут через пятнадцать — видимо, был неподалеку. Он оказался мужчиной лет под шестьдесят, очень располагающей наружности. Что было, наверное, понятно — а как еще втираться в доверие к пожилым людям?
Конечно, садиться к нему в машину было попросту неразумно, но у меня выдался настолько плохой день, что чувство самосохранения, похоже, напрочь отказало мне. Сейчас заблокирует двери, отвезет в ближайший лес и… Может, оно и к лучшему, только вот кто, кроме меня, позаботится о бабушке?
