Как пишет ведущий специалист по обонянию Джей Готфрид, химические чувства — запаха и вкуса — возникли около миллиарда лет назад.
Для бактерии, пробиравшейся сквозь докембрийский суп из химических веществ, обоняние было полезной, хотя и примитивной биологической адаптацией, достаточной для химического распознавания сахаров, аминокислот и других мелких молекул… [и хотя] насекомые, грызуны и псовые обладают необычайной остротой нюха, поражают даже возможности человеческого обоняния: человек способен различать ароматические вещества, отличающиеся друг от друга всего одним атомом углерода, а также обнаруживать некоторые из ароматических веществ лучше, чем даже крысы
[199].
Хотя обонятельная луковица человека мала по сравнению с суммарным объемом нашего — очень крупного — мозга, ее абсолютные размеры весьма велики. Например, она больше, чем соответствующие отделы мозга крыс и мышей, и содержит огромное количество жизненно важных единиц обработки информации, которые называются обонятельными клубочками, или гломерулами. Более того, хотя у собаки приблизительно в десять раз больше обонятельных рецепторов, чем у человека, гломерул у нас больше, чем у них
[200]. К тому же обонятельная луковица человека имеет прямой канал связи с префронтальной корой — той частью мозга, которая управляет процессами принятия решений верхнего уровня. Этим обоняние отличается от остальных чувств: сигналы от рецепторов других сенсорных систем поступают сначала в другую часть мозга, называемую таламусом, — своего рода фильтр, который решает, что́ заслуживает нашего сознательного внимания.
И это еще не все. Бо́льшая по сравнению с другими животными часть человеческого мозга связана с анализом и интерпретацией информации, поступающей от обонятельной луковицы. Поскольку наш мозг способен «заполнять пробелы»
[201], мы умеем узнавать характерные запахи по фрагментарным сигналам и интегрировать разные ароматы в «познавательное целое», несущее в себе смысловое и эмоциональное наполнение.
Именно такой процесс интеграции описан в знаменитом отрывке из Марселя Пруста:
Но в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего нёба, я вздрогнул… Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. <…> сущность эта была не во мне, она была мною. <…>
И вдруг воспоминание всплыло передо мной. Вкус этот был вкусом кусочка мадлены, которым по воскресным утрам в Комбре… угощала меня тетя Леония, предварительно намочив его в чае или в настойке из липового цвета…
[202]
[203]
По словам выдающегося нейробиолога (и гастронома) Гордона Шеперда, необычайно сложный механизм, имеющийся в нашем распоряжении для обработки ольфакторных сигналов, «открывает перед человеком более богатый мир запахов и вкусов, чем перед другими животными»
[204].
Люсия Джейкобс, профессор психологии Калифорнийского университета в Беркли, энергично пропагандирует гипотезу о важнейшем значении вкуса и обоняния, причем не только у людей, но и во всем животном царстве.
Джейкобс сказала мне, что эти близкородственные химические чувства играют очень важную роль в нашей жизни, хотя мы часто и не подозреваем о том влиянии, которое они на нас оказывают. Например, женщины предпочитают в качестве половых партнеров мужчин, иммунная система которых как можно сильнее отличается от их собственной
[205]. Это бессознательное пристрастие вполне логично, так как оно обеспечивает бо́льшую вероятность получения здорового потомства, но основывается оно на различиях в запахе мужчин. Что может быть важнее этого? А явственные «коктейли телесных запахов», которые испускает каждый из нас, передают информацию об уровнях беспокойства и агрессивности. Возможно, именно поэтому мы склонны бессознательно обнюхивать свои руки после рукопожатия с незнакомцами
[206].
Одна из причин, по которым мы недооцениваем возможности своего обоняния, состоит в том, что наши носы находятся слишком высоко над землей. Поэтому мы не замечаем многих запахов, которые были бы доступны нам в противном случае. Но человек, подражающий энергично вынюхивающей собаке, может открыть для себя поистине удивительное количество нового. Этот метод используют для охоты и выслеживания дичи индейцы-ботокуды в Бразилии и коренные жители полуострова Малакка, и даже калифорнийским студентам, вставшим на четвереньки, на удивление хорошо удается идти по ароматическому следу
[207].
Сама Джейкобс продемонстрировала, что люди, лишенные зрительных и слуховых ориентиров, способны распознавать местоположение по его уникальной смеси запахов и впоследствии возвращаться к нему, используя только обоняние
[208]. Как она отмечает, этот результат был неожиданным, потому что «мы предполагаем, что, даже если бы люди обладали острым обонянием, они использовали бы его не столько для навигации, сколько для различения и распознавания запахов».
По меткому выражению Джейкобс, мы «ослеплены зрением». Зрение — наш «стандартный режим работы», господствующий в нашей сенсорной картине мира. Мы настолько сильно полагаемся на него, что это ограничивает наши представления о том, что вообще возможно в области чувственного восприятия, как у нас самих, так и у наших родственников-животных. И эта ограниченность особенно важна, когда речь идет о навигации.
