Ноэ сразу понял, что случилось что-то серьезное. По сравнению с вчерашним вечером перед ним словно предстала незнакомка. Он засыпал меня вопросами: “Что происходит? У тебя неприятности? Это Поль? Паком? Скажи мне, не скрывай!”
– Сначала поужинаем, потом поговорим.
Это было глупо и бесполезно. Просто сработал животный инстинкт защиты детеныша – я хотела накормить его, позаботиться о нем в последний раз. Почти ничего не могло лишить его аппетита – такой возраст. Поэтому, хоть он и смотрел все время на меня, а не в тарелку, чтобы прочитать на моем лице хоть какой-то намек, однако свою пасту исправно проглотил. Что до меня, то я лишь один раз накрутила на вилку макароны, с трудом прожевала их, да и то меня едва не вырвало.
– Подожди меня, пожалуйста, в гостиной. Возьму кое-что и приду.
– Когда я наконец-то услышу, что стряслось?!
Он был как на иголках, я подошла к нему и погладила по волосам.
– Ты меня пугаешь.
– Прости меня. Подожди пару минут.
Он подчинился и, волоча ноги, ежесекундно оборачиваясь и бросая на меня перепуганные взгляды, побрел в гостиную. Я вела себя бестолково, что не удивительно, поскольку никто еще не изобрел правильный способ сделать то, что мне предстояло. А ведь я готовилась, продумала каждое свое слово. Но теперь, когда подошло время, эти слова разбегались, прятались, я находила их или слишком пафосными, или недостаточно убедительными, или вообще бессмысленными и не несущими утешения. Из ящика ночного столика – места, которое было для Ноэ под запретом, – я извлекла конверт, приготовленный для него десять дней назад, когда мы были в гостях у родителей. Стоя на верхней ступеньке лестницы, я на мгновение застыла. Через несколько минут я умру. Скоро мое сердце перестанет биться.
Я вошла к Ноэ. Он сидел на диване, грыз ногти и испуганно уставился на меня.
– Ты заболела, мама?
Всхлип, прозвучавший в его голосе, перевернул мне душу. Я подбежала и схватила его за руки.
– Нет-нет, мой родной, не волнуйся. Со мной все в порядке.
Мои заверения не сработали, ему не стало легче.
– Честное слово, – настаивала я.
Я села на кофейный столик напротив него.
– Ноэ, я хочу, чтобы ты запомнил, что я люблю тебя больше всех на свете и что моя жизнь не имела бы смысла, не будь тебя рядом.
– Я тоже люблю тебя, мама, но твое взвинченное состояние меня пугает.
Я распечатала конверт и достала фотографию, на которой были мы с Николя, мне там двадцать лет, а он на два года старше. Мы на пляже в Нормандии, закат, мы подняли воротники пальто – разгар зимы. Мы сияем, счастливые, уверенные в будущем.
– Что это?
Я протянула ему снимок, он собрался его взять, но я придержала, боялась отпустить. Впервые между мной и моим сыном материализовался Николя. Ноэ узнал меня, на его лице появилась нежная улыбка – возможно, последняя, которую он мне адресует, – а потом его взгляд переместился, лицо застыло, он закусил губу.
– Кто это? – спросил он севшим голосом.
Он его, естественно, никогда не видел, но сразу обо всем догадался.
– Твой отец.
Фото словно гипнотизировало его, пальцы, держащие кусок глянцевой бумаги, дрожали.
– Я на него действительно похож.
– И даже очень.
– Зачем ты мне его показываешь, мама? Ты прекрасно знаешь, что я не хочу о нем слышать…
В его голосе звучала боль.
– Ноэ, посмотри на меня, пожалуйста…
Он послушался и вдруг показался мне немыслимо хрупким.
– Я допустила много ошибок, но самая серьезная из них в том, что я никогда не рассказывала тебе правду о Николя. Я оберегала тебя, и в особенности себя.
– Какую правду, мама? Что вы любили друг друга? Ты это хотела мне сообщить?
– Да…
– Окей, ну вот теперь ты сказала, и что? – перебил меня он. – Это ничего не изменило.
Он сунул фотографию мне обратно и стремительно вскочил с дивана. Между ним и мной только что образовалась пропасть.
– Я не хочу об этом говорить, – умоляющим голосом произнес он. – Ты же видишь!
– Во-первых, я не оставляю тебе выбора, а во-вторых, ты не прав – многое изменится для тебя, после того как ты меня выслушаешь.
– Да ладно! Ты сейчас пытаешься меня убедить, что он меня хотел и что вообще-то он нас не бросил? Ты это хочешь до меня донести?
– По правде говоря, у него просто не было возможности… Твой отец не знал, что я беременна.
Он свалился на стоящее за ним кресло и обхватил голову руками.
– Что это значит?
Я подошла к нему, сражаясь с непреодолимым желанием сжать его в объятиях.
– Когда стало понятно, что я жду тебя, он был в Индии. Еще до того, как я успела сообщить ему о твоем существовании, он оставил меня ради другой женщины. Поэтому я промолчала. Я сохранила тебя для себя, только для меня одной.
– Я запутался, мама…
Знаю, знаю, любимый мой, тебе невыносимо слышать, что я тебя так предала. Николя прав, нормальная мать не причинит такое зло своему ребенку.
Поскольку я продолжила молчать, он заговорил, ожидая от меня ответа.
Ящик Пандоры открылся.
– Почему ты сообщила мне об этом именно сейчас? От этой информации в моей жизни не появится ничего нового…
Его большие глаза смотрели на меня в упор, большие глаза, полные слез, отчаяния и надежды. А еще непонимания.
– Мне и во сне не могло присниться, что однажды я увижу его. Я никогда не интересовалась, что с ним стало, где он живет. Не искала его, потому что боялась все тебе рассказать и боялась, что он тебя заберет.
– Теперь ты знаешь, где он?
Сын был в полном отчаянии, мое сердце разрывалось от боли.
– Три месяца назад я познакомилась с Пакомом, а он представил мне своего компаньона, который заодно его лучший друг и…
– Мой отец?
– Да, Ноэ, это он… компаньон Пакома.
– Он живет в Сен-Мало…
Он говорил совсем тихо, возможно сживаясь с этой мыслью, свыкаясь с тем, что отец, которого он, наверное, втайне всегда ждал, где-то совсем рядом.
– Как раз к нему я сегодня ездила.
– Ты призналась ему? Теперь ему известно, что я существую?
Я утвердительно кивнула, потому что была не способна произнести ни слова. Меня потрясло то, что мне сейчас открылось: ему всегда не хватало отца, хотя он никогда об этом не говорил. Ноэ вздохнул, и мне показалось, что это вздох облегчения. Но облегчение было мимолетным, потому что он сразу втянул голову в плечи.
