Еще один день, и было бы слишком поздно, о чем нам напомнил пришедший по почте вызов на экзамены. Несмотря на отсутствие Ноэ, сам вызов и расписание лежали на холодильнике, и из них следовало, что философию сдают завтра в восемь утра.
– Окей. Хорошо, что успел, да?
Он равнодушно кивнул.
– В шкафу есть зерновые батончики и вода, я купила на случай, если…
…ты вернешься.
– Спасибо. Я поднимусь к себе.
Он встал из-за стола, поставил тарелку в посудомоечную машину. Перед тем как уйти с кухни, немного походил взад-вперед, избегая встречаться со мной взглядом.
– Тебе что-то нужно? – не выдержала я.
Он погрыз ноготь, нервно постучал ногой по полу, вышел, снова вошел, и так несколько раз.
– Нет… вообще-то… эээ… да… он… он позвонил мне.
Спасибо, Николя.
– Я просто хотел тебе сообщить. Поговорим об этом после экзаменов.
– Как скажешь.
– Спокойной ночи.
Он одарил меня благодарной полуулыбкой и исчез. Итак, Николя наконец-то решился сделать шаг к сыну, впервые за семнадцать с лишним лет они поговорили. О чем? Какими словами они обменялись? Позвонить Николя и спросить? Исключено: если кто-то сообщит мне содержание их беседы, этим кем-то будет Ноэ, и никто другой. Придется мне научиться уважать то, что завязывалось между ними. Трудно бороться с собственническим инстинктом. Если сегодня мы пришли к тому, к чему пришли, то это случилось из-за моего нежелания подпустить к нам Николя. Моя ревность – пустяк по сравнению с тем, что Николя вышел на связь с Ноэ.
Я бы, конечно, позвонила Полю, но вдруг Ноэ услы шит и ему будет неловко? Поэтому я просто послала эсэмэску:
Ноэ вернулся домой. Целую.
Он тут же ответил:
Я не шевелилась, прислушиваясь к тому, как мой сын заново обживает дом: двери открывались, закрывались, спальня, ванная. Он выделил мне лишь крупицы информации о последних событиях, жалкие крохи былого тепла, но он был здесь. Он приехал из-за экзаменов. Я не имела ни малейшего представления о том, как долго он собирается пробыть дома. Может статься, как только экзамены закончатся, он уедет в Сен-Мало, чтобы быть рядом с отцом? Строит ли он планы? Пора остановить непрерывный поток вопросов. И радоваться его молчаливому присутствию. Я гордилась им. Он не опустил руки, несмотря на все, что ему выпало пережить. И не важно, сдаст он экзамены успешно или провалит, ему все равно не о чем будет сожалеть. В глубине души я была благодарна сыну за устроенную мне нервную встряску, непременную составляющую проклятых канонов взросления, которым мы все так или иначе следовали в свое время. Не стану утверждать, что его бакалавриат стоял на первой строчке в списке моих забот, но мне была приятна мысль, что я всю ночь пролежу без сна исключительно из-за завтрашнего экзамена по философии.
Я поднялась к себе в спальню далеко не сразу и едва удержалась, чтобы по пути не заглянуть к нему, не проверить, спит ли он. Раньше я бы так и поступила. Но не теперь. И уж точно не сегодня вечером. Мы с Ноэ должны будем заново научиться жить вместе или хотя бы сосуществовать, ведь наш диалог пока не восстановился. Понадобилось совсем немного, чтобы растерять все привычки. Я поймала себя на том, что не знаю, как к нему теперь обращаться. Он изменился. Я изменилась. Хватило нескольких дней разлуки. Нам потребуется приручать друг друга, почти как чужим. Связь между нами – я запрещала себе допускать мысль о нашем взаимопонимании – никогда не станет прежней.
Подойдя к своей комнате, я остановилась перед закрытой дверью. Странно, я всегда закрываю ее только на время сна. Я робко вошла в комнату и зажгла свет. На подушке меня ожидало письмо. Я приблизилась. Это был запечатанный конверт с моим именем. Он как будто прибыл из прежних времен. Я узна ла элегантный почерк Пакома. Моя рука медленно потянулась к письму, погладила его кончиками пальцев, но не рискнула взять. Не отрывая глаз от конверта, я отступила назад.
Я боялась. Боялась прочесть написанные Пакомом слова. Боялась, что он прощается со мной. Готова ли я открыть его письмо прямо сейчас? Как-то получалось очень много всего. На мгновение я даже обиделась. Зачем он заставляет меня это терпеть, причем именно сегодня вечером? Когда мне будет позволено отдохнуть?
Через несколько минут я легла и укрылась одеялом. Дотронулась до письма и стала смотреть на него. Выходило, что Паком как бы лежит в постели рядом со мной. Если я усну, не читая, я смогу поверить, что он здесь, и завтра утром я проснусь вместе с ним. Это было бы прекрасно. Получилась бы отличная история перед сном. Я лежала не шевелясь и ощущала в темноте присутствие Пакома. Немного придвинувшись к письму, я попыталась вдохнуть его запах в надежде, что он напомнит мне о Пакоме. Запах моря. Запах ветра, который дует в Сен-Мало. Воска, которым натерто дерево старинной корабельной мебели. Ароматы специй, кофе, вербены. Эти запахи были где-то рядом, еще немного – и они проложили бы путь к моему носу. И тогда моя голова переместилась бы на его подушку. Он бы обнял меня, коснулся моих губ, нашептал на ухо историю, а потом поцеловал ямку на шее. Я сознавала, что понапрасну мучаю себя. Пора было трезво оценить реальность. Я вырвалась из его воображаемых объятий и включила свет. Села на кровати. Взяла конверт обеими руками и долго разглядывала его. Очень осторожно вскрыла, потому что не хотела порвать, испортить. В нем я нашла несколько пожелтевших листков, похоже из ящика бабушкиного секретера, который он до этого ни разу не открывал. Писал он перьевой ручкой. Это делало послание еще более драгоценным. Перед тем как решиться прочесть, я на миг прикрыла веки, воображая Пакома, сидящего за столом перед окном, откуда открывается вид, который никогда не наскучит. Он точно писал мне именно за этим столом, я явственно видела, как его взгляд, устремленный к морю, теряется где-то вдалеке.
Рен!
Мне нужно стольким поделиться, что я в нерешительности и не знаю, с чего начать.
Я еще не тронулся в путь, но уже представляю себе, как мучительно будет высадить Ноэ возле твоего дома и не увидеть тебя, не дотронуться до тебя…
Меньше четырех часов назад он был здесь, совсем рядом, всего в нескольких метрах. Я задрожала.
Но если я подойду к тебе слишком близко, я дрогну, и тогда ситуация станет совсем невыносимой, так что у меня нет на это права. Поэтому я слишком поздно сообщаю тебе, что мы были рядом в последний раз. Меня утешает лишь то, что любимый ребенок будет с тобой под одной крышей, когда ты дочитаешь эту историю до конца.
Потому что, Рен, я действительно пишу для тебя конец истории. Ты же помнишь, мы уже об этом говорили. Той ночью мы думали, что прощаемся навсегда, а после нам удалось украсть еще немного времени, отодвинув, насколько можно, неизбежное. Но теперь я должен уехать насовсем.
