– Наш сын сильный, ты не можешь себе представить, как достойно он все переносит, как все принимает, как слушается Пакома, который утешает его. Они вместе прожили прекрасные дни в Индии, Паком не позволял себе проявлять слабость. Бог ведает, как ему это удавалось, безусловно, это потребовало от него огромной энергии. Но он оберегал Ноэ… Сейчас он сжигает последние силы ради него, они много разговаривают, и оба живут с миром в душе. Это впечатляет, будь уверена.
Я кожей ощущала страдание сына. Слишком уж ему достается от жизни.
– Но… – Николя прервал фразу, чтобы обратиться к Полю: – Мне очень жаль, что приходится вас в это втягивать, но мы нуждаемся в Рен.
Поль стиснул мою руку и ободряюще улыбнулся. Я начинала догадываться, к чему клонит отец Ноэ.
– Нет! Николя, ты не можешь требовать этого от меня, – ужаснулась я.
– Пожалуйста! Он ни о чем не просил, совсем ни о чем, поверь мне. Он искренне рад за вас обоих. Он никогда бы не посмел встать между вами, особенно сейчас. Я не сомневаюсь, что, будь у него силы, он бы меня придушил за то, что я поехал к тебе. Но я знаю, что ему нужно увидеть тебя в последний раз. После тебя у него не было женщин, он сам мне сказал. Его сон часто неспокоен, из-за этого он теряет последние силы. А еще во сне он постоянно зовет тебя. Ты последняя, с кем он еще не заключил перемирия…
– Разве я мало плакала по его вине? – всхлипнула я.
Я покосилась на Поля, я была подавлена тем, что он присутствует при этой сцене. Он погладил меня по щеке.
– Прости, – попросила я.
– Не надо щадить меня, скрывая свое горе. И не забывай о том, что он сделал. Ради нас он пожертвовал собой. Ты должна поехать… Меня это не пугает, ведь ты меня любишь.
– Больше всего на свете, – прошептала я.
Потом повернулась к Николя, взглядом умолявшему меня откликнуться.
– Пожалуйста, Рен, – настаивал он.
– Я приеду. – Слова вырвались у меня сами собой.
– Спасибо… Не тяни… Ему недолго осталось.
Уже на следующий день мы отправились в Сен-Мало. Естественно, Поль поехал со мной, я бы без него не выдержала. Мы с ним пара, единое целое. Как я могла отстранить его из-за того, что у нас было с Пакомом?! Накануне вечером я говорила по телефону с Ноэ, который, по утверждению Николя, стойко держался, и он тоже настаивал на приезде Поля.
Погода была ровно такая же, как в тот день, когда я впервые вошла в ворота старого города: ветер хлещет по лицу, синее небо забито грозными тучами. Буря. Похожая на ту, что разыгрывалась в квартире над крепостными стенами, и на бушевавшую в моем сердце. Поль остановился и отступил назад перед высокой дверью особняка арматоров, где жил Паком. Я схватила его за рукав и удержала.
– Ты что?
– Я не пойду.
Я в испуге уставилась на него, он меня обнял.
– Несмотря на уважение, которое все мне выказывают, мое место не здесь, ты должна прийти к нему сама, без меня, в память о том, что вас связывало. Он сделал для тебя много хорошего, ты никогда его не забудешь, и я не ревную. Сейчас у тебя последняя возможность поговорить с ним. Не беспокойся. Ты меня любишь, и между нами ничего не изменится – на этот счет у меня никаких сомнений.
– Ты мне нужен.
– Нет, ты ошибаешься, ты умница, ты поведешь себя правильно, я тебя знаю. Если что, телефон все время при мне.
Я поднялась по лестнице, не торопясь и размеренно дыша. Поль наверняка предупредил Ноэ, потому что я даже не успела преодолеть последний пролет, а он уже открыл дверь. Мой сын стал еще старше, его глаза покраснели и были обведены черными кругами, черты лица стали резче. Я крепко обняла его, и он повел меня в квартиру, где о его присутствии говорили акустические колонки и гитара. Все остальное здесь было так же, как в моих воспоминаниях, все на тех же местах. И стол по-прежнему стоял у окна. Я проглотила комок в горле, у меня не было права сломаться. Николя бросился ко мне, я сжала его в объятиях так сильно, как могла, уже готовясь утешать.
– Где дети? – спросила я.
Ну да, это нелепый вопрос, но я подозревала, что Николя станет немного легче, если заговорить с ним о детях.
– В школе.
– Я скоро пойду за ними и отведу к няне, – сообщил Ноэ.
– А где Элоиза?
Николя кивком указал на спальню Пакома. Она как раз выходила оттуда. Увидев меня, она вздохнула с облегчением и бросилась в мои объятия. Мы все были вместе. И это утешало, давало силы противостоять горю. Мы поддерживали друг друга, забыв на время о наших прошлых сражениях и таких непохожих жизнях.
– Клянусь, Рен, я впервые возненавидела свою профессию. И почему я медсестра, за что это мне?
Я даже не рискнула представить себе, какой тяжелый крест свалился на ее плечи. Ведь ей приходится ухаживать за Пакомом в последние минуты его жизни.
– Где Поль? – неожиданно спросил Ноэ, и мне не понравился его тон.
– Он не хочет заходить.
– Я пойду за ним!
– Оставь его, Ноэ, у него свои соображения.
– А у меня – свои!
Он покраснел от злости, лицо стало мрачным, он инстинктивно сжимал и разжимал кулаки.
– Потише, Ноэ, – как можно мягче попросила я.
– У меня три отца, мама!
Это был крик, вырвавшийся из глубины естества, и он, показалось мне, удивил его не меньше, чем всех нас. Потом он внезапно успокоился, как будто выплеснул то, что сдерживал последние месяцы, а может, и годы.
– Одного я сейчас теряю, и мне необходимы оба других.
В нем снова подымалась волна гнева.
– Я хочу, чтобы они собрались все трое, чтобы хоть однажды все были со мной! Разве я слишком многого прошу? – завопил он.
В квартире надолго повисло тяжелое, тревожное молчание. Николя осторожно приблизился к сыну:
– Давай сходим за ним вдвоем.
Минут через пятнадцать они вернулись с Полем. Проходя мимо меня, он прикоснулся губами к моим волосам. Ноэ попросил немного подождать, он охранял Пакома, словно сторожевой пес. Потом он позвал мужчин, и они скрылись в коридоре. Мы с Элоизой сели на диван и взяли друг друга за руки.
– Как дети? – поинтересовалась я.
– Они навещали Пакома вчера, он попросил накачать его наркотиками, чтобы не напугать и продержаться в их последнюю встречу. Он дурачился с ними, как прежде. Инес вообще ничего не поняла. Адам и Саломея отнеслись к увиденному по-другому, но поддержали игру.
– Как он себя чувствует?
Она горестно вздохнула:
– Ему хуже с каждым часом…
Я спрятала лицо в ладонях, боясь разрыдаться, мне было очень страшно. Элоиза ободряюще положила руку мне на плечо.
