Сердце подпрыгнуло и сильно толкнулось в ребра.
— Нет.
— Отлично. — Он крепче сжал ее ладонь.
— А тебя?
Ольга не могла не спросить о том, что ее беспокоило ничуть не меньше статуса их отношений.
— Я договорился, что за дочкой посмотрят до завтра. Если не случится никаких накладок, то у нас с тобой есть целая ночь.
Алексеева поспешно стерла с лица блаженную улыбку.
— А ее мать? Она… не будет возражать?
Наверное, Ольга полезла не в свое дело, потому что лицо профессора в одну секунду изменилось до неузнаваемости. Его словно замутило, от щек отлила кровь.
— Я воспитываю ее один.
— А, понятно. — Стушевалась девушка.
Опустила взгляд и принялась разглядывать песчинки на берегу. Она бы с удовольствием пересчитала каждую из них, если бы это хоть как-то могло разрядить обстановку.
— Наверное, поэтому порой и возникают трудности. — Добавил Озеров.
Ольге хотелось спросить о причинах, почему он не живет с матерью своего ребенка, но расспрашивать о прошлом она не имела права.
— Извини, что полезла с вопросами. Мы договаривались не делать этого.
— Ничего страшного. — Шумно выдохнул Матвей. — Вере исполнилось десять лет. Иногда мне кажется, что она совсем еще кроха, а иногда рассуждает как взрослая. И тогда я понимаю, что не молодею.
Дочери десять. Ему тридцать четыре. Звучит смешно. Разве он намного старше Ольги? Но если просто озвучить разницу между ними — пятнадцать лет, то эта цифра звучала внушительно.
— Думаешь, что ты слишком стар для приключений с молоденькими студентками?
Озеров остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Сделал глубокий вдох, медленно опустил голову и почти коснулся своим лбом ее лба. Его глаза так странно выглядели, будто они были не глазами вовсе, а целым океаном боли. Секунда, короткое мгновение, и раз — они снова сияли. Ольга снова видела в них свое отражение.
— Я вспоминаю о разнице в возрасте только в стенах университета. — Тихо сказал он. Взял ее за руку и снова потянул за собой, но теперь уже вверх. — Идем.
— Какие люди! — Встретил их вышедший на крыльцо одного из домов мужчина.
Выглядел он как ровесник профессора. Высокий, темноволосый, только слегка располневший. Мужчина был похож на отдыхающего: короткие шорты, сланцы, мятая растянутая футболка и выцветшая кепка. Вот только позади него на двери на табличке значилось «Управляющий».
— Привет! — Радушно пожал ему руку Озеров. — Знакомься, это Ольга. — Повернулся к ней. — Оля, это Дима. Мой старый товарищ.
Приглядевшись к ней, мужчина, которого представили Димой, немного опешил.
— Здрасьте. — Сдержанно проговорил он, кивнув.
— Оль, подожди меня здесь. — Матвей указал на скамейку при входе.
Девушка послушно опустилась на нее.
Мужчины вошли внутрь, но дверь прикрыли не плотно, поэтому до девушки доносились обрывки разговора.
— Решил замутить с малолеткой?
— Дима!
— Сколько ей? Шестнадцать?
— Отвали, а.
— Это вообще законно? Я тебя в прошлую субботу в клуб звал, подцепил двух нормальных телок, ты не захотел, а теперь кого сюда притащил? Чью-то внучку? Я не хочу, чтобы мне потом настучали по голове.
— Не хочу я в твой клуб, я же говорил.
Дверь закрылась плотнее, и голоса стихли до едва различимого шепота. Ольга часто заморгала, чтобы сдержать слезы обиды. Она знала, как всё это выглядело, но ей было плевать.
Девушка понимала, что эта связь не принесет им с профессором ничего хорошего, но была не в силах остановиться. Не в силах встать и уйти. Она хотела получить свою ночь с Озеровым любой ценой! Выцарапать у судьбы хотя бы одну горячую ночь с этим мужчиной, и всё. Больше ничего.
— Она — моя девушка! — Раздался голос Озерова.
Безапелляционный, не терпящий возражений тон — тот, к которому давно привыкли все его студенты.
— Я понял. Понял. Извини, дружище. Просто подумал, что ты уже башкой тронулся. Четыре года без бабы, и тут здрасьте-пожалуйста. Ладно бы с проституткой приехал, еще как-то понятно, а тут… почти ребенок.
— Ты мне друг или кто?
— Прости, прости! Всё, молчу!
Ольга соскочила с места и отошла к лестнице, ведущей вниз к берегу. Всё лучше, чем слышать это.
Сзади скрипнула дверь. Она обернулась. Выжидающе посмотрела на Озерова. Тот сделал несколько шагов и подарил ей самую красивую и щедрую из своих улыбок. В его руке были ключи.
— Домик номер семь. Идем?
Напряжение как рукой сняло.
— Идем.
Управляющий отодвинул занавеску, чтобы проводить их взглядом. Он даже расплылся в фальшивой улыбке и махнул девушке на прощание. Но та лишь смерила его гордым взглядом и отвернулась.
Когда они спустились с лестницы и пошли по асфальтированной дорожке, профессор обнял ее и положил ладонь ей на задницу.
— Это нарушение субординации, профессор. — Игриво заметила Ольга.
— Зато это определенно повышает твои шансы сдать мне зачет. — Ухмыльнулся Озеров, и его пальцы сжались крепче.
23
Конечно, воздержание Озерова длилось не все четыре года. Просто он не любил распространяться друзьям о своей личной жизни. Постоянной женщины у него не было, но короткие, ничего не значащие интрижки за это время пару раз случались. Их даже романами назвать было трудно.
Три года назад Матвей переспал с одной из старых знакомых, которая когда-то была подругой их семьи. Они встретились с ней в баре, много говорили об Ирине и о том, как им ее не хватает, а потом сами не поняли, как вдруг оказались у нее дома. На следующий день обоим, разумеется, было жутко стыдно, а Озерову даже мерзко, поэтому больше не встречались. Не самый красивый поступок по отношению к покойной — почтили память, называется. И Матвей чувствовал свою вину за это.
После этого у Озерова полгода не было женщин. Потом была одна командировочная — приехала в университет по обмену на две недели. Мужчина вряд ли бы вспомнил, как ее звали. Из воспоминаний остались лишь маленькая озорная грудь и объемная задница, утянутая в юбку-карандаш. И разве что несколько их встреч в гостинице.
Им даже разговаривать не приходилось: женщина была раскрепощенной, не задавала вопросов и просто брала от Озерова то, что ей было нужно — грубый, животный секс. Всё.
Хуже было с соседкой Викой. Та сначала сопереживала Матвею, вызывалась помочь по хозяйству или посидеть с дочерью. Но стоило однажды клюнуть на ее удочку и заглянуть в гости, как женщина слетела с катушек. Начала диктовать свои условия, распланировала их семейную жизнь на двадцать лет вперед, стала обижаться, что Матвей не разделяет ее мечтаний и закрепила все это буйной истерикой с битьем посуды.
