– Ах, ты урод! – Мне кажется, это голос Алекса.
Вдруг становится так легко. Наверное, я умираю?
Слабое бульканье и хрипы раздаются где-то возле уха. И тут я понимаю, что это мой собственный кашель. Я лежу на полу, держусь за горло и пытаюсь откашляться. В голове постепенно проясняется, и я осторожно поворачиваю голову на звуки борьбы.
Боже, это Алекс! Алекс!
– Алекс! – Но с моих губ срывается лишь шипение.
Я вижу два тела, катающихся по полу, и пытаюсь откашляться. Тщетно.
– Тварь! – Рычит Алекс, обрушивая на Макса удары кулаком.
Но тот тут же приходит в себя и бьет Алекса в лицо. Они снова с грохотом падают на пол.
Я изо всех сил напрягаюсь, чтобы подняться на ноги, но падаю. Вижу, как муж бьет Алекса ногой в живот. Меня охватывает паника. Алекс блокирует новый удар, но Макс тут же валит его на землю и начинает молотить по лицу.
Я с усилием поднимаюсь на ноги. Передвигаюсь, держась за стенку, и хватаю первое, что вдруг попадается под руку.
Макс бьет Алекса у меня на глазах. Он сверху, и каждый его удар попадает в цель. Алекс мужественно терпит, пытается закрываться, но подняться или скинуть соперника у него никак не получается. Он оглушен.
В моего мужа будто бес вселился: очередной удар противника попадает ему в лицо, слышится хруст костей, но Макс будто не чувствует этого – бьет снова и снова.
Сейчас он отнимет у меня то, что делает меня живой и счастливой. Сейчас он лишит меня всего.
Я судорожно пытаюсь втянуть в себя воздух и отчаянно приподнимаю то, что нащупала возле стены – лопату. Деревянный черенок кажется неподъемным, но я толкаю его выше, еще выше, над головой. Мысли вихрем проносятся в голове: он нас, или мы его. Я не дам ему победить. Не позволю убить Алекса.
И я опускаю лопату туда, где должна быть его голова. Меня отбрасывает в сторону – в этот удар были вложены все последние силы. Слышится глухой звон. Или стук. Или… я не понимаю.
Пол летит мне в лицо. Я падаю без сил. В голове гудят сирены, слышатся какие-то голоса. Ужасная какофония. Бред.
Чьи-то руки треплют меня, чей-то голос требует, чтобы я открыла глаза.
– Очнись, очнись!
Я чувствую тепло. Меня сгребают в охапку, гладят, качают.
– Пожалуйста, Ханна…
Что-то соленое. Чьи-то слезы.
Я открываю веки и вижу Алекса. Он так напуган, что мне становится стыдно – зачем я его так пугаю? Но тут на его лице расцветает улыбка. И слезы – опять кап, кап, кап. Мне прямо по носу.
Я хочу пошутить, что здоровый бугай не должен реветь, как девка, но вместо этого шепчу:
– Он ее убил. – И добавляю. – Прости.
Алекс ничего не отвечает. Он прижимает меня к своей груди, и я слышу, как он выдыхает. А его сердце стучит так быстро: тук, тук! И мне хочется положить свою жизнь на то, чтобы оно стучало ровнее – так, как тогда, когда нам впервые было очень хорошо. Когда мы нашли друг друга.
40
Уже в скорой я узнаю, что это Майка вызвала полицию. Подруга приезжает сразу следом заскорой. Она держит меня за руку, пока врачи проводят осмотр, и тоже ревет.
– Не вой, как девка. – Усмехаюсь я.
Но выходит какое-то жалкое бульканье.
– Заткнись. – Просит она, сжимая мою ладонь. – Помолчи хоть раз, дура.
– Вижу, у вас полное взаимопонимание, – кашляет доктор.
– Это да. – Кивает Майя. – А что там с подозреваемым? – Интересуется она.
– Жить будет. – Сообщает медик.
– Вот падла! – Восклицает подруга и обращает свой взор на меня: – Мало ты его огрела! Выжил, сучонок!
– Девушка! – Просит врач. Он закрывает ящик с инструментами. – Можно как-то помягче выражаться?
– Нет. – Ворчит Майка.
– У задержанного легкое сотрясение, так что он ответит по всей строгости закона.
– И на том спасибо!
– А где Алекс? – Приподнимаюсь я.
– Ты лежи, лежи. – Кладет мне на грудь ладонь Майка. – Его допрашивают. Повезло тебе, что он вовремя твое сообщение прослушал и приехал, а то не было бы у меня моей сумасшедшей подруги!
– Почему сумасшедшей?
– Ну, а куда ты сорвалась? Куда поехала одна? Что хотела тут найти?
Я замолкаю на пару секунд, а потом тихо говорю:
– Мариссу. Она здесь, я точно знаю. Он спрятал ее где-то в здании.
– Это он тебе сказал?
– Нет, но я и так поняла.
– Хорошо. – Кивает подруга. – Нужно сказать об этом копам, я сейчас.
Встает и уходит.
А потом меня увозят в больницу. А потом дача показаний, бесконечные беседы, попытки убедить полицейских искать. И, наконец, то место, где я так стремилась оказаться – объятия Алекса.
Он забирает меня из больницы, и мы едем туда, куда нас не хотят пускать – на место преступления. Мы не спим и не едим, пока группа полицейских исследует бетонный пол специальным прибором. Мы дежурим в машине, на улице, но когда этот волшебный прибор, наконец, издает долгожданный писк, следователь сразу сообщает об этом нам.
Когда начинают грохотать отбойные молотки, я крепче сжимаю руку Алекса…
Никогда не забуду, как он тогда смотрел в одну точку, ожидая новостей. Мы так и не уехали, пока не убедились, что это она.
Марисса лежала в бетоне в беспомощной позе маленькой сломанной куклы. Она будто спала, крепко сжимая в руке пуговку с той самой рубашки. Алекс рыдал на опознании. Прижимал меня к себе и рыдал. Эпилог
– Я знаю, ты хочешь… – Шепчет мне муж. Его дыхание щекочет шею. – Давай же, Ханна, скажи, что хочешь, и я выгоню всех к чертовой матери из этой гримерки!
– А-а-алекс! – Смеюсь я.
Он целует мою шею, и по всему телу разносится привычная дрожь.
– Просто скажи, – издевается он.
– Ты сорвешь моё выступление. – Перехватываю я его руку, крадущуюся к краю подола. – Мне на сцену выходить через десять минут!
– А кто тут у нас! – Нарочито громко восклицает Майка, появляясь на пороге гримерки. Мы с Алексом тут же вытягиваемся по стойке смирно. – Кто это? – театрально вопрошает подруга. – Мама и папа, да?
Завидев нас, малышка начинает активно сучить ножками, едва не спрыгивая с ее рук.
– Смотри-ка, Мари, они опять шалят! Ух, негодники! – Майка грозит нам пальцем.
– Давай ее сюда, – протягивает руки Алекс.
Белокурая кудрявая малышка вцепляется в шею отца, но тут же отрывает руки и тянется уже ко мне.
