— Слышь, чувак, не ори, — отзывается он. — Ссать ходил!
— На хрена посередине дороги машину оставлять? — Кажется, голос мужской.
Но я не уверена. Разум пронзает мысль о том, что он сейчас переставит тачку и вернется, чтобы убедиться, что я мертва, и спрятать тело. «Если хочешь жить, нужно спешить». Подавляю в себе желание прокашляться, в горле булькает, из глаз брызжут слезы. Переворачиваюсь на живот и, цепляясь за траву руками, пытаюсь ползти.
Получается. У меня нет голоса и нет сил, чтобы позвать на помощь. Где-то над головой гудят моторы, а я ползу. Голая, избитая, в крови. Адреналин вырывает меня из лап боли, на короткое мгновение даря новые силы. Ветки, трава, песок, забивающийся под ногти. Ничего не замечаю. Шатаясь, встаю и, борясь со слабостью, плетусь в сторону леса. Там ему труднее будет меня отыскать.
Я сломана. Я ходячий, полуразложившийся труп. Кровоточащая рана. Зверь, который хватается за жизнь зубами, но не собирается умирать. И я стираю босые ноги в кровь, но прохожу много миль прежде, чем упасть без сознания на пороге больницы, где работает мой отец.
Майкл
Тишина.
Адская, звенящая, сбивающая с ног.
Плыву в ней, как в мутной глубине, но остаюсь неподвижным.
И это несмотря на окружающие меня шум и суматоху, которых я не слышу, потому что нахожусь в полнейшем оцепенении. Меня не существует. Падаю в темноту, ныряю в бездну, и только холодный пот, выступивший на спине и приклеивший меня к спинке стула, все еще напоминает о том, что я жив.
— Стойте! Вы должны сказать нам хоть что-то! — Орет Джеймс. Он носится по больничному коридору, хватая за грудки каждого, кто попадается на пути. Не важно, медика или полицейского. — Где она? Что с ней? Уже пришла в себя?
Но я слышу эти слова, как через слой плотного, хрустящего полиэтилена. Меня размазало по стулу, раздавило осознанием произошедшего, парализовало. Мое горло душит чувство вины, ведь мы оставили ее одну. Не уследили. Слишком поздно спохватились, чтобы попытаться найти. Нас не было рядом, когда случилось страшное. Поэтому виноваты только мы.
Я виноват.
— Мистер Кларк, как вы? Вас к ней пускают?
Вижу сквозь серую пелену выступивших слез ссутулившуюся фигуру ее отца. Джимми перегородил ему дорогу. Смаргиваю влагу и замечаю, что мужчина бледен, как мел. На нем лица нет. Он в буквальном смысле не понимает, о чем ему говорит друг дочери. Смотрит на нас обоих по очереди, как на умалишенных. У него трясутся руки. И губы. Дрожит подбородок.
Я вслушиваюсь, но их голоса тонут в мучительном гуле монотонных звуков. Их обступают полицейские, уводят мистера Кларка, чтобы задать еще несколько вопросов. И мы снова остаемся в коридоре одни.
— Сука! Тварь! Убью, кем бы он ни был! — Джимми колотит больничную стену кулаками, точно боксерскую грушу.
Штукатурка отслаивается и с хрустом отлетает к его ногам. Один из офицеров подбегает и призывает парня успокоиться. Угрожает применить оружие, и я вижу, как друг послушно вздымает вверх руки, показывая, что не станет больше проявлять агрессию. Но, как только коп отходит к окну, Джимми бьется о стену уже головой.
Я понимаю его. Каждый из нас хотел бы принять часть боли, которую вынесла Элли, на себя. Но это вряд ли поможет, и я даже боюсь думать о том, каково сейчас приходится ей там. Главное, чтобы она была жива. А мы будем рядом. Мы справимся с этим.
И меня по-настоящему мутит. Тошнит. Но сил встать и добрести до уборной нет. Поэтому я закрываю глаза и снова думаю об этом. О том, что сказали копы и врачи. Короткие обрывки фраз, но они снова и снова погружают меня в отчаяние, заставляя возвращаться мыслями к тому моменту, когда я услышал о них впервые.
«Многочисленные травмы. Избита и изнасилована. Пока без сознания».
И это как прикосновение ледяного ветра к огрубевшей коже, как игла в самый центр почти затянувшейся корками раны. Ковыряет тупой болью где-то в самом сердце. И душит. Ощущением полной беспомощности к ее горю, который собственноручно мог предотвратить, если бы не отпустил ее тогда от себя.
И я снова прокручиваю в голове события прошедшей ночи. Ворвавшегося ко мне Джимми с требованием поговорить с Элли. Поиски, которые не привели ни к чему. Долгий разговор с другом и тихое молчание под крыльцом ее дома. А затем испуганные глаза матери, выбежавшей в ночной рубахе на дорогу в три часа ночи, чтобы сообщить нам о неожиданном звонке из больницы.
Крики, мат, вой, визг шин. Мы добрались до госпиталя минут за десять, бросили машину возле входа и ворвались внутрь. Никто не желал с нами говорить, никто не мог сказать больше того, что уже сообщил по телефону мистер Кларк, шокированный произошедшим. Его единственного пускали к дочери, но он, кажется, потерял дар речи и не был способен членораздельно говорить о случившемся.
А еще поседел окончательно — все оставшиеся волоски вокруг его лысины стали белоснежными. Ну, а потом были беседы с полицейскими, которые вкрадчиво интересовались тем, чем же мы с Джимми были заняты в полночь и с недоверчивым видом записывали наши показания.
А потом бессонная ночь, пролитый мной кофе из автомата, предложенный кем-то — я даже не смог удержать его в руке. Уставился на коричневую лужу, расползающуюся на полу, и закрыл глаза.
Сидел и все уговаривал себя, что это не может быть правдой. А потом снова и снова понимал, что все это свершилось на самом деле, и задыхался от собственной беспомощности. И молился. Много молился про себя, чтобы с ней все было хорошо. И гипнотизировал взглядом дверь палаты, куда нас не пускали.
— Она знает? — Шепчет Джимми на ухо мистеру Кларку, который снова появляется в коридоре.
— Что? — Мужчина мнет в руке цветастую хирургическую шапочку.
— Она его видела? — Каждый мускул друга напряжен. Рядом с ее отцом он больше не кажется мальчишкой. Джимми выше и крепче его, он нависает сверху, тяжело дыша и еле сдерживая свой гнев. — Того, кто… Она видела, кто это был?
И нервно трет ладонью губы, которые смогли произнести то, что ножом врезается в сердце всякий раз, стоит только подумать об этом.
— Да… — Мужчина опять бледнеет.
Джимми выдыхает и сжимает кулаки.
— Кто это? Кто это был? Кто сделал с ней это?
Мистер Кларк поднимает на него такой похожий на Элли взгляд. Прячет шапочку в карман медицинской формы.
— Да, сынок. Она его знает.
— Вы мне скажете? — И видя, как мужчина напряженно облизывает пересохшие губы, Джимми нетерпеливо, но почти беззвучно ударяет кулаком о стену. — Скажите мне его имя… — Оглядывается к стоящему недалеко офицеру и переходит на шепот. — Скажите мне, кто он, я найду его, отрежу яйца и затолкаю ему в глотку.
Мистер Кларк вздрагивает. Смеряет взглядом моего друга и поджимает губы.
— Обещай ничего не предпринимать, Джеймс. Копы сами во всем разберутся, а ты только наломаешь дров.
