Я поворачиваю голову и успеваю поймать настороженный взгляд Майкла, но не подаю вида, что заметила странностей в их поведении. Эти парни определенно что-то не договаривают, уж мне ли не знать.
— Рассказывайте, как там у вас дела. — Прошу, изображая подобие улыбки.
И они говорят-говорят, перебивая друг друга, постепенно скидывая напряжение и все больше расслабляясь. А я слушаю, глядя на них по очереди. Смотрю и не могу избавиться от одной-единственной мысли: кто я, вообще, без них? Как можно было пытаться выбрать кого-то одного из того, кого любишь и любишь? Это почти как решать, без какой руки или ноги тебе легче будет прожить. Да это же просто невозможно…
Тем более, сейчас, когда я раздавлена и уничтожена, когда только их присутствие держит меня на плаву, вселяет надежду на то, что будущее у меня еще может быть и обязательно будет.
Именно сейчас любые мысли о вынужденном выборе кажутся еще более нелепыми и невозможными. Из них нельзя выбирать — это преступление. Они — это я, а я — они. Нельзя решить, от какой части себя ты должен отказаться, и с какой сможешь потом прожить.
Выбрать кого-то одного — это как ампутация на живую, без наркоза. Отрезанная часть не сможет жить без тела, а тело так и будет болеть всю оставшуюся жизнь, ныть противной ломотой и уродливыми шрамами напоминая о том, чего его когда-то лишили.
— Вам нельзя сюда! — Слышится голос отца из коридора.
Дверь широко распахивается.
— Мне везде можно! — На пороге палаты появляется шериф со своими подручными, а за ними мой папа, взмокший от пота и разъяренный, и его коллега — мой лечащий врач мистер Браун. За их спинами прячется тихая, сцепившая руки в замок, Лилиан.
— Что происходит? — Восклицаю.
Но мой сиплый голос тонет в шуме голосов.
— Прошу немедленно покинуть палату. — Требует доктор Браун, но его беспардонно оттесняет к стене один из офицеров.
— Я уйду, только забрав с собой этих щенков! — Одутловатое лицо шерифа кипит от гнева, ноздри раздуваются, покрасневшие глаза горят безумием.
— По какому праву вы врываетесь сюда? — Не уступает мой отец.
Я смотрю на своих парней, пытаясь понять, в чем дело, но на их лицах никаких эмоций. Ни удивления, ни страха. Они будто ожидали подобного развития событий, поэтому выглядят сейчас замершими и немного отстраненными.
— Джеймс МакКиннон, Майкл Салливан, вы задержаны…— слова шерифа доносятся до меня сквозь звенящий гул в ушах, — по подозрению в нападении, нанесении тяжкого… и попытке убийства…
Что происходит?!
Я хватаю ртом воздух и чувствую, как рука Майкла крепко сжимает мою ладонь.
— Поднимай свою задницу, и поехали в участок! — Громыхает шериф.
— Какого черта? За что? — Спрашивает Джимми.
— Тебе повезет, сучонок, если мой сын выживет, если же нет… — Рука блюстителя закона сжимается на футболке парня.
Он хватает его за грудки и подтаскивает его к себе.
— Что произошло-то? Эй, вы, полегче! — Майкл отпускает мою руку и встает. — По какому праву вы его задерживаете?
Гнев Андерсона-старшего перебрасывается на него:
— Про права вспомнил? Лучше тебе ответить, умник, чем вы оба занимались сегодня ночью?
Джимми молчит, сжимает челюсти и прячет глаза в пол.
— А… что случилось сегодня ночью? — Майкл растерянно дергает плечами.
— Все ты прекрасный знаешь, сукин ты сын!
— Потрудитесь объяснить, пожалуйста.
— Ах, ты… — Шериф отпускает Джимми и делает шаг к нему.
Но между ними встает мой отец:
— Я не позволю вам так вести себя. Особенно здесь, в больнице, особенно с несовершеннолетними!
Андерсон сжимает зубы, чтобы не ударить его, а затем дает короткий знак своим подручным, и те скручивают Майку и Джимми руки за спинами.
— Может, вам еще зачитать ваши права, отморозки?
— Я не позволю! — Задыхается от возмущения мой отец. — Это произвол!
— Разберемся. — Усмехается шериф, отталкивая его.
— Объясните, что происходит!
Тот устало выдыхает и, оглядев всех присутствующих, угрожающе прикасается к кобуре:
— Дружки твоей дочери подозреваются в нападении, совершенном этой ночью на моего сына, Роберта Андерсона. Советую попрощаться с ними…
— Но они этого не делали… — Папа, тяжело дыша, преграждает им путь.
— Конечно, не делали. — Цокает языком шериф. — Пропустите нас, иначе я буду вынужден применить силу.
Отец нехотя отходит, заметив, как тот ухватился за рукоять пистолета, но тут же спохватывается:
— Они всю ночь были здесь, в больнице, у постели моей дочери.
Это заставляет Андерсона остановиться и смерить его пронзительным взглядом:
— Да ну? — Он склоняет голову набок и прищуривается. — Вы же знаете, что понесете ответственность за эту ложь?
Папа стойко выдерживает его взгляд:
— Думаю, вы, шериф, как никто другой должны знать об ответственности за деяния, так?
— Это правда. — Вдруг прерывает их эмоциональный диалог Лилиан. Она нервно облизывает губы, прежде чем продолжить. — Мальчики были здесь… Всю ночь. — Ее губы дрожат, а пальцы нервно теребят пуговицу. — Это моя вина, простите, мистер Кларк, мистер Браун. Я прекрасно знаю правила лечебного учреждения, знаю, что не положено… но… я не могла не впустить их к ней. — Женщина обводит взглядом парней, а затем, подняв выше подбородок, с вызовом впивается глазами в шерифа: — Девочку жестоко изнасиловал и избил какой-то отморозок. Ей очень нужна была поддержка друзей, понимаете?
Мне кажется, что Андерсон сейчас испепелит ее взглядом, но тот просто разворачивается и выходит в коридор:
— В участок этих ублюдков!
Джеймс
— Вы должны отпустить нас или предъявить обвинения, — напоминаю я, наваливаясь на спинку стула в комнате для допросов.
Разбушевавшегося шерифа, разбившего мне вчера губу, в помещение больше не допускают — коллеги боятся, как бы он не натворил дел. Поэтому передо мной сидит очередной служивый, кто-то из местных детективов, уже третий по счету за сегодняшний день, и задает по кругу одни и те же вопросы.
«Где вы были? Что делали? Почему не сознаетесь?», и прочее.
Похоже, промариновать меня в камере, чтобы добиться своего, не принесло им никаких результатов. Не помогли уловки и угрозы, не сработали каверзные психологические ловушки, и теперь приходит время для хитростей и просто наглой лжи.
— Ваш друг сейчас в плохом душевном состоянии, если вы понимаете, о чем я говорю. — Мужчина со скучающим видом перелистывает документы в своей папке, затем поправляет очки и смеряет меня долгим, подозрительным взглядом. — Если он сознается первым, то ваши дела будут плохи, мистер МакКиннон.
