— Сознается в чем? — После двух суток в заключении трудно оставаться спокойным, но мне это, кажется, удается.
— Все вы понимаете. — Он стучит шариковой ручкой по столу.
— И законы знаю неплохо. — Добавляю я, выпрямляясь. — Если у вас ничего нет, вы должны отпустить нас.
— Разве?
— Шериф ошибочно полагает, что его власть здесь безгранична.
— Возможно, как раз сейчас ваш друг Майкл дает против вас показания.
Зеваю, едва не вывихивая челюсть. Потягиваюсь.
— Вот это вряд ли.
— Мы донесли до него всю опасность вашего положения, и поэтому…
— Думаю, вряд ли вам удалось запугать моего друга. Это во-первых. — Еще раз лениво зеваю. — Во-вторых, мы не делали ничего плохого, и у нас алиби на ночь нападения, о котором, кстати, нам неизвестно никаких подробностей, как бы вы не пытались нас на этом подловить. — Упираю локти в столешницу и с силой тру ладонями лицо, а затем смотрю в его хитрые серые глазенки: — Тон вашего разговора не слишком уверенный, уж простите, мистер. Это значит, что вы, возможно, обыскали наши дома, опросили свидетелей, или чего вы там еще обычно делаете? А, да, нас осмотрели: и одежду, и рожу, и только в жопу не заглянули, а зря — вдруг я там пушку прячу?
— Мистер МакКиннон!
— Или сыночек шерифа, насильник и трус, не от пушки пострадал? А, да, правильно — вы же нам не говорили. Вот и я буду молчать, как рекомендовал бы мне мой адвокат, если бы он у меня был. Вы ведь не дали мне ему позвонить? Все верно?
Мужчина гаденько улыбается и закрывает папку с делом.
— Мистер МакКинон, ваше признание очень важно для суда.
— Вот тут вы правы. — Бросаю ему с сарказмом в голосе. — Только не тогда, когда дело касается папенькиного сыночка Роберта Андерсона, да? — Усмехаюсь. — А знаете что? Лучше бы вы выполняли, как следует, вашу работу и выяснили, вдруг Бобби насолил кому-то еще, кроме нас. Вдруг изнасиловал чью-то подругу или жену? Избил, покалечил, отправил на тот свет? Вдруг кто-то просто воздал ему по заслугам?
— Вы хотите сказать, что Роберт заслужил того, чтобы его пытались убить?
— О-о-о, нет! — Машу пальцем у него перед носом. — Нет, нет, нет. На этом вы меня не подловите, мистер Умник, или как вас там. Это не мне, а суду решать, чего заслужил этот мерзкий подонок…
— Послушайте, Джеймс. — Перебивает он меня с серьезным лицом. — Если найдутся свидетели, которые видели вас недалеко от места нападения, вам придется нелегко.
— Вы правильно сказали — «если».
— Ваше право все отрицать. Я просто хотел помочь вам.
— Даже не сомневаюсь.
Нас отвлекает стук в дверь. Мужчина встает, подходит к вошедшему офицеру, внимательно слушает, что говорят ему на ухо, затем с недовольным видом оборачивается ко мне:
— Вам повезло, мистер МакКиннон, вы можете быть свободны.
Встаю и виновато улыбаюсь:
— Приятно слышать!
— Помните: мы с вами еще не закончили.
— А мне кажется, что как раз наоборот.
Он провожает меня ненавидящим взглядом, а я прохожу мимо с замирающим сердцем. Затекшие конечности ноют, от меня воняет потом, пустой желудок громко урчит, но я не могу отказать себе удовольствии, чтобы не отдать ему под козырек и улыбнуться.
— Счастливо оставаться.
В ответ детектив только цокает языком.
— Держи. — Встречает меня на улице Майки, передавая сигарету.
Обнимаю его, отпускаю и прислоняюсь к кирпичной стене участка. С удовольствием закуриваю.
— Ну, как ты? — Спрашиваю.
— Нормально. — Его зеленые глаза полны усталости и тревоги. — Папа поднял всех на уши, чтобы освободить нас. Позвонил адвокату, но копы тянули до последнего, чтобы не пускать его к нам.
— У них ничего не было на нас.
Майки смотрит на кончик своей дымящейся сигареты и качает головой:
— Они сказали мне, что ты раскололся.
— А ты? — Усмехаюсь.
Он переходит на шепот:
— Подумал, что ты бы лучше сдох, чем что-то сказал им.
Толкаю его в плечо, и мы сдавленно смеемся.
— Валим отсюда? — Киваю в сторону пешеходной дорожки.
— Да. — Вздыхает Майки. — Только скажу мамочке, чтобы не волновалась. Они с отцом ждут меня где-то здесь, в машине.
— Ей не надоело бегать за тобой? — Ржу.
— В этом вся она. — Друг бросает окурок в урну. — Сейчас, наверняка, планирует привезти меня домой, запереть в комнате и прочесть сотни нотаций о том, как опасно водить дружбу с такими нехорошими мальчиками, как ты.
— Это… — Развожу руками.
— Это диагноз, знаю. — Улыбается он.
— Будь с ней ласковее. — Советую.
— Непременно. — Обещает. — Тем более, что они обыскивали мою машину и нашли там ножницы. Мать сказала, что не уверена, но они вполне могут принадлежать и ей.
— Ножницы… — Закашливаюсь дымом. — Я про них и забыл.
— Они забрали их на экспертизу. Меня о них спрашивали. Сказал, что не помню, зачем их брал. Да и какая разница? Эту железяку к делу не пришьешь.
Приближаюсь вплотную к его лицу и спрашиваю о том, от чего все это время кровь стынет в жилах:
— Так ты слышал, где он? Что с ним?
Майкл оглядывается по сторонам и бледнеет:
— Отец сказал, что Бобби в коме.
— Ясно. — Отбрасываю окурок. — Какие прогнозы?
Он пожимает плечами.
— Без понятия.
— Если он очнется, нам хана. — Говорю ему на ухо.
— И… что ты предлагаешь?
— Не знаю. — Развожу руками, хотя знаю ответ. Просто его не так легко произнести.
— Нам остается только ждать.
— Или завершить начатое. — Прикусываю губу.
Майки меняется в лице:
— Ты в своем уме? — Он хватает меня за руку и тянет за собой по улице, подальше от участка. Едва поворачиваем за угол, останавливает, хватая за плечи, и тихо произносит: — Дружище, я не убийца, понимаешь? Это… это все вышло случайно. Я когда узнал, что он жив, знаешь что, испытал? Облегчение!
Сбрасываю с себя его руки.
— Ты просто напуган, Майки. — Говорю твердо. — Не смеши меня. Ты, правда, думаешь, что мы шли туда поговорить с ним? Или побить? Он — зверь. Биологический мусор. Таким не место среди нормальных людей. Среди живых. Мы шли убивать его, признайся уже себе в этом. И ты все сделал правильно. А моя вина в том, что я не убедился, что эта скотина сдохла.
— Джимми…
