— Не сомневаюсь.
От нее исходит необыкновенное тепло.
Мы идем, не торопясь. Прямо по кромке воды. Кругом торжественно-безмолвно. Только могучие серо-стальные волны, сверкая в свете луны своими блестящими верхушками, переливаются в вечерней полутьме мерным, тихим ропотом. Шепчут что-то, вздыхают. В воздухе разливается запах соли и прохладной свежести. Океан кажется бескрайним и простирается в глубину горизонта серой шелковой лентой, плавно покачивающейся под тихим дуновением ласкового ветра.
— Мне здесь нравится, — говорит Элли. — Другая жизнь, другие люди. Они привыкли к солнцу. Улыбаются всё время. Но мне не хватает прежней жизни. — Осекается. — Той, которая была у меня раньше.
И я понимаю, что она имеет в виду. И жду со страхом, когда же захочет спросить про него.
— Ты уехала, оставив меня на диване в гостиной, Элли.
Ее пальцы впиваются в мою руку.
— Прости. Этот побег… это было жестоко и глупо. Но я должна была так поступить. Понимаешь? Должна была.
— Твой отец заявился тогда утром. — Усмехаюсь.
— О, Боже… — Она останавливается, закрывает рот рукой. — Он ведь не должен был вернуться так рано… Прости, Майки, прости!
Я вздыхаю, и мы продолжаем путь.
— Он просто хотел побыть со своей дочерью. Чувствовал, что ты что-то задумала. А вместо этого ему пришлось пить кофе с голым чуваком, который спал на диване в его собственной гостиной, укутавшись в его же любимый плед.
Краска снова бросается мне в лицо, стоит только вспомнить момент позора.
— Майкл… — Сокрушается Элли. — Прости меня, прошу. Если можешь, прости.
Ее пальцы переплетаются с моими.
— Тогда мне было все равно. Мы с ним переживали твой отъезд вместе.
— А… — Хочет она спросить о чем-то и запинается.
— А Джимми? — Подсказываю.
— Нет, я вовсе не об этом хотела спросить. — Прячет взгляд.
— Нет, об этом.
— Нет! — Стискивает мою руку.
— Неужели, тебе не интересно, как ему живется?
— Нет. — Решительно заявляет Элли. — Мне интересно, как твои дела, как учеба? Как медицина? Ты поступил, куда хотел?
— С медициной мы ладим. Кажется. Трудно сказать на данном этапе, что мне все удается, — признаюсь я, — но по результатам этого года я стал одним из лучших студентов потока.
— Я всегда знала, что ты лучший. — Ее пальчики ползут по футболке и щекочут мою грудь.
— А Джимми… — начинаю.
— Не надо. — Просит она, отстраняясь.
— Ты же хочешь знать, что у него все в порядке?
— А у него… все в порядке?
— Мы не общаемся, — выдыхаю. И снова глубоко вдыхаю соленый воздух океана. — Но знаю, что у него все хорошо. Они с Мэгги живут у ее отца. Дочку назвали Софи. Джимми сейчас взялся перестраивать бар Эдди, ему дали ссуду, он…
— Я рада, что у него все сложилось. — Ее голос затихает.
— Ты… жалеешь, что все так вышло?
— Я? — Она останавливается и заставляет меня остановиться тоже. Разворачивает к себе лицом. — Почему я должна жалеть? Из-за Джимми? — Ее глаза сияют в лунном свете. — Он так сильно меня любил, что бегал трахаться к Мэгги. О нем я должна жалеть, да? Об этом? — Качает головой. — Единственное, о чем я жалею, это о том, что ушла тогда. Мне нужно было время пострадать, вытащить себя из этой ямы. Из самобичевания, боли, мерзости, тошнотворной тоски. Мне нужно было время, чтобы залечить раны, чтобы подолгу лежать и смотреть в потолок, анализируя свою жизнь, свои ошибки. Нужно было убедить саму себя, что все пройдет, что смогу пережить это. Казалось, это никогда не кончится, казалось, что это убьет меня раньше, чем удастся спастись. Но я смогла. Выплыла. Освободилась. И это даже несмотря на тоску, засевшую в душе и не желающую меня покидать до сих пор. — Элли встает на носочки, тянется и нежно касается пальцами моего лица. — Все, о чем я жалею, это то, что не попросила у тебя прощения. И не приняла помощи. Ведь ближе тебя у меня никого и никогда не было, Майки.
Мое сердце стучит отчаянно и громко. Оно ужасно тосковало по ней. Каждый день. Каждую чертову минуту, проведенную в разлуке. Чувствую ее близость каждой клеточкой кожи, и оно буквально звенит от боли.
— Я так рада, что ты приехал. — Элли улыбается, глядя на меня. Ее улыбка искренна и чиста. Она заставляет петь мою душу. — Спасибо тебе.
И я целую ее.
Прижимаю губы к ее рту жадно, с отчаянием. Так, словно пытаюсь удержать нас обоих над пропастью. Мы целуемся неистово, страстно, пытаясь наверстать всё упущенное время. Упрямые волны бьют по нашим ногам, врываясь ледяными каплями и просачиваясь в обувь. А мы ничего не замечаем, в наших телах бьются сердца всех людей на земле — так сильно щемит в груди от счастья.
Мои руки зарываются в ее волосы, скользят по спине, впиваются в талию. Она дрожит в моих руках, извивается, прижимается теснее. Я целую ее, целую, целую. Никогда не хочу останавливаться. Мне всегда будет мало моей маленькой Элли. Она стонет, когда я прикусываю ее губу, и становится смелее.
С трудом оторвав губы, с хриплым вздохом спрашивает:
— Где ты остановился?
— В отеле, недалеко от кампуса.
— Идем к тебе? — Запускает руки под футболку, касается моего живота, груди, плеч, вызывая при этом стихийное бедствие в моей крови.
— Конечно. — Подхватываю ее на руки, кружу, а затем закидываю на плечо.
Несусь по прибрежной полосе, сломя голову. «Мы снова вместе. Не может быть!»
Моя добыча хохочет:
— Пусти, Майки! Вот дурачок!
Опускаю ее на песок. И мы снова целуемся. Долго. Очень долго. Она прерывается, чтобы перевести дыхание и прошептать мое имя, а затем мы продолжаем начатое, еще дольше оттягивая желанный момент единения.
У меня не было никого за этот год. Да я даже не думал об этом. И не смог бы. Не привык размениваться. Для меня никого не существует в этом мире, кроме моей Элли. Поэтому тело сейчас и требовательно ноет, а в паху разгорается самый настоящий пожар.
Когда мы являемся в отель, ключ никак не хочет открывать дверь, а мои руки не слушаются. Дрожат. Она помогает мне, забирает ключ, поворачивает его в замке, и мы, наконец, попадаем в номер. Закрываем дверь и, не включая света, набрасываемся друг на друга. Но, чем ближе мы подступаем к кровати, тем сильнее я чувствую ее испуг.
Элли подрагивает, упирается ладонями в мою грудь и рвано выдыхает:
— Майкл, ты меня любишь?
— Сильнее всех на свете. — Отвечаю уверенно.
Она находит мой взгляд в полутьме.
— Я… я доверяю тебе. Только тебе.
Киваю.
