И это происходит со мной снова. Дыхание прерывается, по телу бегут мурашки, а состояние такое, точно прыгаешь со скалы — стремительное падение в бездну, где твоим телом правит невесомость: ноздри щекочет ее аромат, похожий на шейк из молока и розовых лепестков, пальцы почти ощущают под собой бархат ее кожи, а во рту чувствуется сладкий вкус девичьих губ.
Это божественно…
И от осознания того, что я сам однажды отказался от всего этого, грудь пронзает тупой, ноющей болью. И боль эта — единственное, что не дает мне сейчас броситься за ней, догнать, схватить в охапку и изо всех сил прижать к себе.
А еще Майкл. У которого теперь помимо моральной, есть еще и вполне законная причина считать Элли своей. Он — ее муж.
Я беру тарелки с закусками, выхожу на веранду и присоединяюсь к ним. Мы сидим под светом тусклой лампы, которую по очереди атакуют все виды насекомых, слушаем шум ветра и разговариваем о жизненных мелочах. Так обыденно и легко, словно и не было стольких лет, разделивших наши жизни на «до» и «после».
Спустя час Софи засыпает под звук нашей беседы. Я отношу ее в дом и укладываю на диване. Возвращаюсь и наливаю нам троим еще вина. Пока мы с Майки по очереди рассказываем о своих успехах, Элли кутается в теплый плед и молча слушает нас. Она смотрит то на него, то на свой бокал, и лишь изредка бросает на меня короткие, полные волнения и тревоги, взгляды.
А я… Черт возьми, я даже теряю нить разговора, постоянно перескакивая на мысли о ней. Думаю о том, что не важно, что было у нее до меня. Важно то, что мы могли бы попробовать снова. Начать все сначала. Не будь всех этих обстоятельств в виде наших жен и мужей, у нас бы точно получилось. Уверен.
А потом я вспоминаю, что недостоин ее, что мне никогда не отмыться от той грязи, в которой вымазан. И о том, что вряд ли смогу так поступить со своим другом, ведь нас столь многое связывает…
А потом почти физически вижу свои ладони на ее груди, чувствую запах и вкус ее кожи под своими губами и языком, мягкий шелк волос под пальцами. Представляю, что могу обладать ею каждую ночь, сгорая от страсти и тихой нежности. И… зверею. И понимаю, что все на свете бы продал за эту женщину: и мать, и друга, и…
— Пап, — зовет Софи. — Па-а-ап!
Она проснулась и босая пришла на веранду. И стоит сейчас передо мной, потирая кулачками веки. Обнимаю ее, сажу себе на колени и укрываю протянутым Элли пледом. Легонько качаю дочку, продолжая рассказывать друзьям какие-то истории и весело смеясь, а сам мысленно даю себе отчет в том, что, как бы ни хотел вернуть ускользнувшее от меня однажды счастье пребывания рядом с той, кому принадлежит сердце, а обстоятельства-то изменились. И на второй чаше весов стало гораздо тяжелее — теперь там помимо дружбы, еще и мой ребенок, которого совсем не хочется потерять.
— Значит, твой бизнес процветает? Я очень рад. — Майки спешит чокнуться со мной горлышком бутылки. Делает глоток пива и улыбается: — Не зря ты столько трудился, теперь уважаемый в городе человек.
Я опускаю взгляд на Софи, которая моментально уснула в тепле моих объятий, а затем пожимаю плечами:
— Чарли Андерсон бы с тобой поспорил. Для него я вор и убийца. С тех пор, как он получил значок, его главной целью стало расправиться со мной.
— Пытается тебе навредить?
— Да по мелочи. То машины моих людей шмонает, то меня самого пасёт. Частенько вижу, как он наблюдает за мной, поджидая удобного момента, чтобы подловить. Да вот только не на чем. — Убираю с дочкиного лица прядки мягких светлых волос. — На днях вообще выставил себя посмешищем. Решил нагнать страху на моих девочек…— вижу, как сжались губы, и напряглось лицо Элли, и поправляюсь: — на сотрудниц моего заведения… Устроил обыск, да только вот в клиентах оказался сам губернатор штата. Ну и встреча у них вышла, вы бы видели красное от злости лицо Чарли, когда ему пришлось извиняться и убираться прочь! Умора!
Майки смеется, а Элли переводит взгляд на бокал с красным вином, зажатый в ее руке.
— Трудно поверить, что мы с вами столько лет не виделись! — У меня щемит в груди. — Но теперь ведь всё изменится, так?
— Я не знаю, — Майки откидывается на спинку стула и смотрит на жену, — мы еще не обсуждали наши планы…
— Слушай, — перебиваю его, — в нашем госпитале нехватка хороших кадров. Думаю, тебя бы приняли туда с распростертыми объятиями. Если ты, конечно, не зазвездился там у себя, на побережье. А? Как тебе?
— Ну… — Его брови подлетают вверх.
— У нас ведь народ простой. Надеюсь, ты не забыл? Сам недавно таким был. Освоишься ты, думаю, быстро.
— Джимми, я не знаю. — Теряется он.
— Да брось. — Мне не хватает воздуха. Пытаюсь улыбаться. — Ну, куда вам ехать? Мы с вами только вновь обрели друг друга, ребят.
Прошлого не вернуть, а я все равно несу эту чушь. Потому что мне вдруг становится страшно, что он увезет от меня Элли. А я… я… я может и жил все эти годы одним ожиданием нашей встречи?
— Не молчи, Эл. — Говорю. — Ну, куда вам спешить? Поживите, подумайте. У нас тут хорошо. Я столько раз уговаривал Майки вернуться, как только он окончит учебу. Если бы ты пожелала со мной разговаривать, если бы хоть раз взяла трубку, сказал бы тебе то же самое. Лучше места на всей земле нет! Мы можем забыть прошлое, можем жить как прежде, дружить. Мне очень вас не хватает. У меня ведь никого больше нет!
Я запинаюсь не потому, что понимаю, что в попытке ухватиться за тончайшую соломинку начинаю нести чушь, а потому что Элли вдруг меняется в лице. Она выпрямляется и подается вперед:
— Если бы я что?
Прикусываю губу.
— Если бы ты не отказывалась говорить со мной, — срывается с языка.
Я знал, что не стою даже ее мизинца. Знал, что ничего не смогу исправить, даже не пытался все вернуть. Просто хотел извиниться. Но она не хотела слушать, и правильно делала. Я не заслужил того, чтобы мне отвечали.
— Но мы можем попробовать забыть все старые обиды. — Предлагаю.
— Я что? — Ее глаза распахиваются шире. На пару секунд Элли застывает с открытым ртом, затем хмурится и поворачивается к Майклу: — Что это значит, Майки?
Друг тяжело вздыхает, но выдерживает ее взгляд. Он ставит бутылку на столик и тихо отвечает:
— Да. Он звонил. И мы разговаривали. Я сказал, что ты не хочешь с ним говорить. Ты ведь не хотела? — Уголки его губ дрожат, растягиваясь в виноватой улыбке. — Прости, что не рассказал тебе. Что решил это за тебя.
— Как ты мог? — Подскакивает Элли.
— Вот так. — Голос Майкла спокоен. — А что бы это изменило?
— Что? — Она словно задыхается, подбирая слова. Качает головой. — Я… я не знаю, что. Но ты не мог мне не сказать!
С грохотом она ставит бокал на столик. Капли вина подпрыгивают и оседают на поверхности столешницы. Элли это мало волнует, она в растерянности и в бешенстве одновременно кричит:
