— Мам! — Зову в открытое окно.
Но внутри тихо. Как-то подозрительно. Дергаю дверь — заперто. Стучу — тишина. Не слышно шагов или лязганья цепи на замке.
— Эй, ма, ты где там? Уснула?
В желудке от неприятных предчувствий начинают скрестись кошки сомнения. Где же она?
Все-таки после последней лёжки в рехабе мама целый год была в завязке. Стала лучше выглядеть, поправилась, выкрасила волосы в черный, вставила потерянные зубы. Да и Софи нравилось проводить время с бабушкой, та была в восторге от внучки и сама просила ее привозить почаще. А тут мать вдруг пропала на неделю и не звонит. Тревожно и странно, ведь мы все это уже проходили, и не раз.
— Мам! — Стучу в дверь.
Обхожу трейлер, отыскивая глазами пустую тару из-под алкоголя, но ничего не нахожу. Я давно уговаривал ее переехать в нормальное жилье, но она упорно отказывалась. И к нам в дом не хотела — из-за Мэгги. Как-то они сразу не сошлись характерами.
Колочу кулаками по двери, а сердце заходится в рваном ритме. В голову лезут страшные картины: не молодая женщина, у которой проблемы со здоровьем, одинокая. А если что-то случилось? Кровоизлияние в мозг, сердечный приступ?
— Ба, наверное, спит. — Тоненьким голоском говорит Софи. — Ба любит поспать.
Ее кудряшки, перетянутые резинками, колышутся на ветру. Огромные голубые глазища сияют детской наивностью, на дне которой плещется почти взрослая мудрость.
— Джеймс… сынок… — Дверь распахивается, и на пороге появляется мать. Она кутается в толстенный кардиган и выглядит заспанной. — Ой, моя куколка, моя Софи!
— Мам, ты спала? — Едва она отходит назад, я вхожу внутрь и оглядываю обстановку. В трейлере темно, как в склепе. И душно. В воздухе затхлость, воняет кислятиной.
— Я? А, да… — Кивает она.
Немного заторможено, но я уже привык к ее особенностям — результат влияния пагубных привычек, которые владели ее жизнью последние два десятка лет.
— Я хотел оставить у тебя дочь. Ненадолго. До вечера. Улажу кое-какие дела в клубе и вернусь за ней. Хорошо?
— Да. Конечно. — Она наклоняется и тянет руки к Софи.
А я вдруг замираю, потому что то, что вижу на столике у окна, мне не нравится. Очень не нравится. До конца не верю в то, что это может быть правдой, поэтому подхожу ближе, чтобы убедиться. Но зрение меня не подвело: это маленький пакетик, свернутый особым образом. Меня прошивает ледяными молниями. Это пустой пакетик из-под амфетамина.
— Что это? — Говорю дрогнувшим голосом.
— А? — Испуганно отзывается мать.
— Что это, мама? — Холодно.
Мне противно трогать эту дрянь. В последний раз, когда я видел подобное в своем доме, меня запинывали, заставляя захлебываться собственной кровью. И если бы не Майки, спасший от верной смерти, я бы сейчас здесь не стоял.
— Где? — Спрашивает мать.
Ее тон виноватый и заискивающий. Она подходит и сметает рукавом кусочек целлофана. Сжимает его в руке.
— Можешь не прятать, я видел. — Грубо хватаю ее за подбородок и разворачиваю к себе. — Ты что, снова закидываешься этой дрянью? — Мутная поволока в ее глазах не оставляет ни единого шанса на то, что это окажется ошибкой. — Ты снова вмазалась, да?
— Джеймс, — она делает самое ласковое выражение лица, на которое только способна, — сыночек. Отпусти, тебе показалось.
— Откуда бабки на дурь?! — Ору я, отшвыривая ее от себя.
Софи испуганно жмется к моей ноге.
— Только не ругайся, хорошо? — Улыбается мама. — Вернулся Джо, его выпустили. Знаешь, а ведь он даже не сердится на тебя, сынок. Ты можешь не переживать, я говорила с ним…
— Ты говорила с ним обо мне?! — Сжимаю и разжимаю кулаки. — Да ты этого ублюдка даже на порог не должна была пускать! Разве я тебе не ясно сказал, что, если он появится в городе, чтобы ты сразу звонила мне или моим людям?!
— Милый. Джо — очень хороший. Ты не прав. — Она комкает край кофты, пятясь назад. — Обещаю тебе, что все будет хорошо.
— Где сейчас эта скотина? — Рычу я.
— Не знаю. — Закусывает губу.
Я поворачиваюсь, беру Софи на руки и сажаю на диван:
— Закрой уши, малышка.
Девчонка послушно затыкает ладошками уши.
— Где это урод? — Снова спрашиваю я.
Мать прячет взгляд.
— Когда он вернется?!
— Не сказал.
Я пинаю злосчастный столик ногой, расшвыриваю в сторону барахло, сложенное как попало на подоконнике, заглядываю в холодильник, под диван, в шкаф, сметаю на пол коробки с мукой и хлопьями и, наконец, застываю, обнаружив в аптечке то, что заставляет меня поежиться.
— И ты хотела, чтобы я оставил дочь с тобой? — Оборачиваюсь к матери. — Да у тебя тут с полкило наркоты! Как давно это происходит?
— Я… я не понимаю, о чем ты. — Часто моргает.
— У него тут тайник? Или что это? Склад? Может, вы оба торгуете этой мерзостью?!
Я беру бумажный пакет и вытряхиваю в него содержимое аптечки. Туда же летят две перевязанные резинкой тугие котлеты из купюр. Мать подскакивает и подлетает ко мне:
— Не надо! Джеймс, не надо! Будет только хуже! Он очень, очень рассердится!
— А мне плевать. — Поворачиваюсь к ней. — Сейчас ты живо собираешь свои шмотки и едешь со мной. Будешь сидеть тихо, как мышь, пока не определю тебя в клинику.
— Нет. — По ее щекам текут слезы. — Не надо, нет.
— Только попробуй взбрыкнуть. Мне все это надоело! Я годами терпел это дерьмо! Хватит!
— Я люблю его… — ее губы дрожат, она тянет ко мне руки. — Он убьет тебя…
Точнее, тянет руки не ко мне, а к пакету в моих руках.
— Выходи. — Бросаю на ходу. — Поедешь со мной.
— Пожалуйста, сынок. — Скрюченными пальцами впивается в мое запястье.
— Нет, я сказал! — Брезгливо отдергиваю руку. — И ты еще хотела, чтобы я оставил здесь ребенка? Мама, что с тобой?
Качаю головой в то время, как она обессиленно оседает на пол и начинает рыдать. Комкаю бумажный пакет, беру за руку ребенка и поднимаю мать:
— Вставай. Мы уходим.
— Не надо. Он же рассердится…
— Вставай! — Грубее.
Тащу ее за кофту, она падает и не желает подниматься. Отпускаю, веду Софи, усаживаю в машину, возвращаюсь за ней.
— Уйди! Уйди от меня! — Вопит мать, отбрыкиваясь ногами. — Превратил свою жизнь в ад. Чудовище! Меня не трогай, я живу так, как хочу!
От звонкой затрещины ее голова западает назад. Мать медленно поворачивается, хватается за губу и смотрит на меня с ненавистью. Морщится и смачно сплевывает. Ее слюна падает на мой ботинок.
