Мужчина бледнеет, мотает головой, а затем тянет ко мне руки, но я делаю два шага назад.
- Почему?! – Кричу я.
Ярик вздрагивает и начинает хныкать. Я прижимаю его к своей груди.
- Это был мой единственный шанс уберечь тебя от них двоих. – Растерянно говорит Александр Фёдорович. – Ни мой племянник, ни этот зверь Загорский – они не были тебя достойны, не понимали, какая ты. Я просто… просто хотел…
- Поэтому ты решил обмануть меня? Решил оставить меня себе?! – Тяжело дышу я.
Да этот человек настолько безумен, что его не остановил ни страх перед Марком, ни необходимость врать мне, ни опасность того, что его разоблачат ещё на этапе подкупа работников морга и подмены тел. Да он просто болен, тронут на всю голову!
- Полечка, - он снова тянет руки, а я уворачиваюсь. – Поля, ты не понимаешь. Я ведь поехал тогда спасти Вика и тебя. Знал, что те люди хотят сделать. Подъехал, побежал к обрыву, увидел людей Загорского, а потом подошёл к краю и увидел тебя лежащей на земле на скользком уступе. Пока они суетились, всё заволокло дымом, я спустился и вытащил тебя. Я ведь просто знал, что этот негодяй никогда тебя просто так не отпустит, понял, что нельзя говорить ему, что другого шанса у меня не будет…
- Ты отнял у меня полгода жизни, - я больше не скрываю от него звучащих в моём голосе слёз. – Полгода жизни! И моего сына!
- Я думал, так будет лучше! – Он тянет ко мне дрожащие руки. – Я ведь люблю тебя, Полечка! Люблю так, как никто не любил. Давай уедем? Позволь мне искупить мою вину! Позволь…
- Ты никого не любишь, Александр Фёдорович. – Мотаю головой я. – Никого! Тебе столько лет, а встретить старость не с кем, вот и всё. Я-то думала, что ты мне помогал, а ты просто эгоист…
- Полечка!
Я останавливаю его жестом.
- Тебе лучше исчезнуть немедленно. – Горько усмехаюсь я. – Загорский всё знает. Если он доберётся до тебя, то тебя ждёт участь тех киллеров, которые расправились с Виком. Ты ведь видел, что он с ними сделал, да? – Я качаю головой. – Он сказал, что ты был там.
Мужчина дрожит, а я показываю кивком головы на машину. Пусть бежит, пусть уезжает, пусть берёт остатки денег Загорского и всю жизнь прячется по углам, как крыса, и ждёт возмездия.
Я смачно плюю ему под ноги и ухожу.
- Поля! – С досады кричит он.
- Забудь меня. – Отвечаю я.
Его не нужно уговаривать.
Он садится в машину и ударяет по газам. Автомобиль со свистом проносится мимо нас.
Я кашляю, глотая пыль, и опускаю взгляд на сына. Он хнычет. Чувствует моё напряжение, надувает губки и собирается расплакаться. Я и сама больше не могу терпеть, из моих глаз потоком льются слёзы, но я улыбаюсь. Он – мой свет, моё дыхание, он – вся моя жизнь.
- Ну, не плачь. – Говорю я, взяв его удобнее и прижав к груди. – Не плачь.
Я не знаю, куда иду и зачем.
Мне хочется уйти от самой себя. Хочется всё исправить.
Меня с головой затапливает чувством вины и отчаянием.
Ярослав делает обиженный всхлип, а затем хныкает громче. И громче.
Я продолжаю идти вдоль дороги, приближаясь к тому месту, где оборвалась жизнь Вика.
- Пожалуйста, не плачь. – Прошу я. - Я и сама не знаю, что нам дальше делать.
Почему-то слёзы такие горячие, что обжигают кожу.
Я всё это время ненавидела Загорского, представляла, как убью его, что даже забыла о том, как сильно его люблю.
Люблю это чудовище. Резкое, грубое, искреннее даже в самых обидных своих словах и поступках. Моё чудовище… Не хочу, но люблю…
Ярослав уже заливается криком, а я беспомощно покачиваю его, подхожу к краю обрыва и осторожно опускаю взгляд вниз. Очень высоко. Далеко внизу бежит, извиваясь река.
Я представляю, как всё это было в тот день. В темноте. Я даже вижу тот уступ, на краю которого могло болтаться моё тело. Представляю, как Александр Фёдорович добрался туда, спустившись по тропинке правее. Понимаю, что Загорский был прав: он не мог видеть меня с этой точки. Если он бросился вниз отсюда, если стал спускаться с того места, где я стою, то просто не заметил меня, выпавшую при падении и отброшенную в сторону.
Я отшатываюсь назад от края обрыва и зажмуриваюсь. В висках снова гудят глухие звуки выстрелов. Они как щелчки пальцев – раз, и отняли жизнь, раз, и отняли жизнь. По моим щекам бегут слёзы, Ярик надрывается от крика, а я только вижу чёрное рыло пистолета, направленное мне в лицо. Щёлк…
И чьи-то руки вдруг обнимают мою спину.
Щёлк…
И моё сердце перестаёт биться.
Меня трясёт от рыданий, но это слёзы облегчения.
Я оборачиваюсь, и теперь мы с Яриком оба тонем в его объятиях.
- Я здесь, я с тобой. – Шепчет Марк, целуя моё лицо.
Он смешивает свои поцелуи с моими солёными слезами, касается губами каждого сантиметра кожи на моём лице. Целует щёки, нос, лоб, губы.
Загорский шёл за мной весь этот путь от дома. Александр Фёдорович был прав: Марк ни за что бы меня не отпустил.
Даже Ярослав успокаивается.
Ему уютно в этом коконе между нами. Он шарит ручкой по лицу отца, и Марк улыбается ему в ответ. Теперь я плачу оттого, что понимаю, как сильно боюсь их обоих потерять ещё раз.
Загорский поддевает пальцем мой подбородок и заставляет посмотреть ему в лицо. Он стирает мои слезы ладонью и прижимается лбом к моему лбу.
- Я так по тебе скучал. – Шепчет он мне в губы.
Даже не передать, как это звучит. Даже лучше его «люблю». Просто окрыляет, вдыхает в меня жизнь.
Марк обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
Я плачу и смеюсь, стараясь не раздавить в объятиях нашего сына. Льну к груди Загорского и щедро орошаю слезами его рубашку.
- Очень скучал. – Повторяет Марк. – Каждый божий день, каждую минуту.
Между нами больше нет препятствий.
В объятиях этого мужчины так тепло и хорошо, что горе, которое заполняло меня изнутри, рассыпается, уступая место всепоглощающей любви.
Я больше не хочу его отталкивать. Я ему верю, я хочу быть с ним. Я так сильно его люблю, что хочу родить еще парочку детей, так сильно похожих на него.
Я стискиваю его руками, а он поддерживает на весу нашего сына. Мы стоим на краю обрыва, и Марк горячо целует меня в макушку.
Какой же дурочкой я была, думая, что он не узнает меня. Какой же наивной была, когда думала, что смогу его убить!
Мы целуемся, и моё сердце трепыхается в груди от радости. Целуемся так сильно и так долго, что даже губы начинают неметь. Мы отстраняемся друг от друга только тогда, когда я начинаю смеяться, потому что Ярик успешно осваивает расстёгивание пуговиц на моей рубашке и добирается до выреза топа. Приходится взять его удобнее и приложить к груди. Вё правильно – обед должен быть по расписанию.
