Но Дженис не страшно – она просто не понимает. Человек с той стороны прохода все держит ее за руку и покачивает взад-вперед, взад-вперед.
– Какое самое трудное слово попадалось тебе на диктантах? – спрашивает он.
– АНТ-РО-ПО-ЦЕН! – не раздумывая отвечает Дженис. – Из-за него я проиграла полуфинал в прошлом году! Думала, там в середине тоже А. «Антропоцен» значит «эпоха человека». Например: «Эра антропоцена сравнительно с другими геологическими периодами выглядит очень недолгой…»
Несколько мгновений сосед пристально смотрит на нее, а потом разражается хриплым смехом.
– Это уж точно!
Кинозвезда не отрывает взгляд от иллюминатора, от огромных белых колонн за ним.
– Никто и никогда не видел небо таким. Эти облачные башни… Как будто яркий солнечный день заперт за решетку из дыма. Дым растет, растет и подпирает небеса. Что за чудесный день сегодня! Скоро, мистер Холдер, вы увидите в моем исполнении еще одну смерть. Правда, не могу обещать, что эту роль сыграю так же блестяще, как предыдущие. – Она закрывает глаза. – Как я хотела бы увидеть дочь! Но вряд ли теперь… – Открывает глаза, смотрит на Дженис и умолкает.
– И я сейчас думаю о своей дочери, – говорит мистер Холдер. Потом поворачивается и смотрит мимо Дженис, на ее маму. – Понимаете ли вы, как вам повезло?
Дженис удивленно переводит взгляд на маму – та кивает. Значит, понимает.
– Мам, в чем тебе повезло? – спрашивает она.
Милли прижимает ее к себе и целует в висок.
– В том, что ты сейчас со мной, пуговка.
– А-а.
Все равно непонятно, в чем тут везение. Дженис и так всегда с мамой!
Тут она замечает, что симпатичный сосед отпустил ее руку, а подняв на него глаза, видит, что он обнял актрису, а она обняла его в ответ, и они целуются, неторопливо и нежно. С ума сойти – она же намного его старше! Но они целуются – совсем как влюбленные в конце фильма, перед тем, как по экрану идут титры, включается свет, и зрители расходятся по домам. И это так странно, так чудно, что Дженис просто не может не рассмеяться.
А Ра Ли, второй класс
На свадьбе брата в Чеджу А Ра Ли на секунду увидела своего отца, умершего семь лет назад.
Свадебная церемония и прием проходили в частном саду, просторном и прекрасном, рассеченном надвое глубокой, холодной искусственной рекой. Дети бросали в реку пригоршни рыбьего корма и смотрели, как кидаются на корм радужные карпы – сотни рыб, сверкающих и переливающихся цветами сокровищ: розово-золотым, платиновым, иззелена-медным. От детей взгляд А Ра скользнул к легкому каменному мостику через поток – и там, на мосту, она увидела отца. Он стоял у перил, в одном из своих дешевых костюмов, и улыбался ей. Она ясно его видела – каждую морщинку на крупном, добром, родном лице. Это зрелище поразило ее: от потрясения пресеклось дыхание, и пришлось на миг отвести взгляд. А когда она снова подняла глаза, отца уже не было. К тому времени, когда все сели за стол, А Ра пришла к мысли, что, должно быть, приняла за отца его младшего брата Юма: он похож на него и стрижется так же. В такой волнующий день легко на миг принять одного за другого… особенно если учесть, что на свадьбу она решила не надевать очки.
На земле студентка кафедры эволюционной лингвистики в МТИ верит только в то, что можно записать, измерить, изучить, доказать. Сейчас же, паря над землей, чувствует себя более открытой для невозможного. «Боинг-777» – все триста с чем-то тонн – мчится по небу, влекомый мощной невидимой силой. Ничто не несет его на спине. Что, если с живыми и мертвыми, с прошлым и настоящим дело обстоит так же? Наше «сейчас» – крыло самолета, а история проплывает под ним. Отец А Ра любил праздники: сорок лет он руководил фабрикой сувениров, так что праздники его кормили. И здесь, в небесах, А Ра готова поверить: он просто не позволил смерти встать между собой и счастливым событием.
– Черт, как же я боюсь! – говорит Арнольд Фидельман.
А Ра кивает. Она тоже.
– И злюсь. Ох, как же я зол!
Здесь А Ра перестает кивать. Она не злится, потому что сама так решила. Не хочет злиться. Особенно сейчас.
– Этот ублюдок, там, наверху, – продолжает Фидельман, – этот мистер Сделаем-Америку-Снова-Зашибись! Хотел бы я вернуть время назад, хоть на денек, чтобы его забросали грязью и тухлыми яйцами! Думаете, если бы у власти был Обама, могло бы случиться такое? Такое… безумие? Послушайте меня. Когда мы сядем… если сядем… вы сможете вместе со мной пойти в полицию? Я хочу подать заявление. Сообщить о том, что случилось. Вы – беспристрастный свидетель. Полиция к вам прислушается. Этого жирного мудака арестуют, и пусть встречает конец света в душной вонючей камере, в компании бомжей и алкашей!
А Ра закрывает глаза и пытается вернуться на свадьбу, в тот сад. Хочет снова стоять на берегу искусственной реки, и повернуть голову, и увидеть на мосту отца. Она больше не испугается. Взглянет отцу в глаза и улыбнется в ответ.
Однако остаться в прекрасном саду, созданном ее разумом, никак не выходит. Голос Фидельмана звучит все громче, в нем появляются дребезжащие истерические нотки. Тот толстяк, Бобби, слышит его последние слова и начинает с ним переругиваться со своего места.
– Когда будешь писать заявление, – говорит он, – не забудь упомянуть, как ты обозвал мою жену!
– Бобби! – просит жена толстяка, хрупкая женщина, что смотрит на него с обожанием. – Не надо!
А Ра медленно выдыхает и произносит:
– Никто не напишет никаких заявлений в полицию Фарго.
– Вот тут вы ошибаетесь! – возражает Фидельман.
Голос у него дрожит. И ноги дрожат.
– Нет, – настаивает А Ра. – Не ошибаюсь. Я знаю точно.
– Почему вы так уверены? – спрашивает жена Бобби. У нее быстрые птичьи жесты и яркие птичьи глаза.
– Потому что мы не сядем в Фарго. Через несколько минут после того, как выпустили ракеты, наш самолет прекратил кружить над аэропортом. Разве вы не заметили? Мы уже довольно давно перестали летать кругами. И сейчас летим на север.
– Откуда вы знаете? – сомневается маленькая женщина.
– Солнце слева от самолета. Значит, движемся на север.
Бобби и его жена выглядывают в окно. Жена издает согласное и уважительное: «М-м!»
– А что к северу от Фарго? – спрашивает она. – И зачем нам туда лететь?
Бобби медленно поднимает руку ко рту: жест, который может означать раздумье, но А Ра видит в нем иной смысл. Бобби понял, почему они не приземлились в Фарго, – и не хочет говорить об этом вслух.
Стоит закрыть глаза, и А Ра ясно видит ядерные боеголовки: они уже покинули атмосферу Земли, добрались до вершины своей смертоносной параболы и теперь, повинуясь силе тяготения, падают вниз. Быть может, не пройдет и десяти минут, как они обрушатся на другую сторону света. А Ра видела не меньше тридцати ракет: на двадцать больше, чем требуется, чтобы уничтожить страну размером меньше Новой Англии. А те тридцать, что взмыли в небо у них на глазах, – несомненно, лишь малая часть всего выпущенного арсенала. Такой удар требует пропорционального ответа; и можно не сомневаться, что траектории американских МБР пересеклись с путями сотен ракет, летящих в обратном направлении. Что-то пошло не так, чудовищно не так – и, наверное, это было неизбежно. К геополитическому фитилю поднесли огонь: рано или поздно должен прозвучать взрыв.
