— Вот мамочка, — тут же раздается голос откуда-то справа и мне подвозят прозрачную люльку в которой лежит маленький сверточек и недовольно покряхтывает, — ваш сыночек пришел покушать, — к моей груди прикрытой тонкой операционной рубашкой, тянутся девичьи руки, — посмотрим, что тут у нас есть, — она обхватывает мою грудь и больно давит на сосок, — о все у нас тут уже есть, давай малыш, мамка тебя покормит, — она ловко подхватывает малыша и подносит к мой груди, мне только и приходится что делать, так это наблюдать.
— В первой капле молозива содержится все самое необходимое для маленького человечка, появившегося на свет…
С моих губ не сходит улыбка, я улыбаюсь и плачу одновременно и от того, что услышала крик моего мальчика, и от того, что это маленькое чудо сейчас лежит у меня на груди и сладко причмокивает первую каплю молока… и от того, что начинаю осознавать, что я наконец-то смогу подержать своего малыша на руках…
— Когда я его смогу подержать? — осипшим голос спрашиваю педиатра.
— Так, этот вопрос не ко мне… — с улыбкой отвечает врач… — надо еще подписать документы, что вы даете согласие на прививки…
— Какие прививки? — непонимающе хлопаю глазами, хотя в памяти всплывает какая-то информация, я об этом что-то читала.
— Все стандартно, БЦЖ в первые часы жизни и дальше по порядку.
— Я только дам согласие на эту прививку, обо всем остальном поговорим, когда я спущусь с этого стола …
— Хорошо, распишитесь тогда здесь, — медсестра забирает из рук врача моего сыночка и у меня в груди защемило, хотя у меня и без этого щемило, было вообще такое ощущение, что у меня в кишках ковыряются.
— Вот ручку сможете удержать, — врач сует мне в пальцы ручку и поставляет под нее документ, — да вот здесь распишитесь.
Я черканула роспись.
— Все спасибо, — развернулась и ушла, унося с собой мой маленький сверточек счастья.
В груди больно защемила тоска. Мне отчего-то вдруг почудилось, что я вижу сыночка в последний раз.
— Даша, вы что — то разволновались, — засуетилась возле меня врач-анестезиолог (как я поняла), — что случилось, Даша, успокаиваемся, так и кровотечение не долго спровоцировать.
— Светлана Игоревна, — голос Людмилы, — что происходит?
— Даша, Даша, — зовет меня женщина, а я не могу успокоиться, не могу справиться с навалившейся тоской, которая пронзает мое сердце, будто ядовитая игла, пропуская через трепещущую плоть свою отравленную нить и стягивает-стягивает, так сильно, что … в глазах начинает темнеть.
— Светлана Игоревна, да подколите же ей димедрола, чего вы ждете …
— Даша, сейчас ты поспишь немного …
Это были последние слово и звуки, которое мне довелось услышать в операционном кабинете, где на свет появился мой маленький Валерочка.
Глава 32
Тот же день.
Отец сидит передо мной мрачнее тучи. Его глаза метают молнии, и взгляд такой тяжелый, что хочется спрятаться от него.
Оперевшись на локти о столешницу он навис над ней всем телом, напоминая при этом несокрушимую гору. И каждый, кто бы сейчас оказался на моем месте уже давно поседел или обмочился со страха, который вселяла вся его грозная натура.
Ну а я … Я, думал… Смотрел ему за плечо и думал, какая мразь могла проболтаться бате о том, что нашего с Элиной ребенка родила сегодня другая женщина.
— Ты мне вот скажи, сын… — отец сделал паузу, а я вопросительно поднял бровь, — смотрю на тебя и не могу понять в кого ты у нас такой лох.
— Все пап, я с тобой не хочу ругаться, но и в таком тоне не буду с тобой разговаривать. Я уже тебе высказал свою позицию, — поднимаюсь со стула…
— Сядь! — рыкнул он.
— Пап на меня это не действует, ты путаешь меня со своими подчиненными.
— Данил, сядь на место, — сквозь зубы цедит отец, а в глазах дьявольский огонь полыхнул.
— О'кей! — падаю обратно в кресло, — что не так-то? что ты взъелся?
— Это я взъелся? Это ты… ты сын, лишаешь меня отрады, понянчить моего внучка. Как ты мог так поступить с отцом и матерью? — он театрально прижимает широкую ладонь ко лбу, — мы с матерью, еле смирились с вашей псевдоматерью, ну думаем ладно, молоды зелены, Элина твоя потом локти кусать себе будет, когда поймет, какую ошибку совершила… — я только хотел было открыть рот, чтобы защитить супругу, когда отец поднял руку в вверх, — … не надо мне заливать про ее здоровье, мои люди все пробили… господи, ты что до сих пор не понимаешь, что от меня невозможно ничего утаить…
Кривая усмешка трогает мои губы. В этот момент подумал о том, что узнал он про сурмать спустя… хм, практически четыре месяца. И отец понял, чему я ухмыляюсь.
— Это недопустимая промашка моих агентов и они за это понесут наказание.
— Пап успокойся, мы бы все равно поступили так, как задумали, — я смотрю ему в глаза, — а к этой женщине не лезь, у нее большое горе и я… — делаю акцент на этом, — так решил, а это значит, что так и будет, а нам с Элиной еще рано заводить детей.
— Что?! — взревел Богданов-старший, — ты что там со своей театралкой белены обжираешься каждый день? Тебе не сегодня, так завтра уже тридцатник стукнет, а ему твою мать детей рано заводить видилите! — он снова вскидывает руки вверх, — не пори мне тут чушь, о'кей? — я не удержался и прыснул со смеха, когда отец еще и пальцами сделал этот знак, это было поистине забавно, — мы вон с матерью тебя в двадцать лет родили и ничего… хотя, — он окидывает меня оценивающим взглядом, — все же видимо, в мозгу есть какие-то отклонения, так как не видел ни одного нормального мужика, который бы мог оставить своего ребенка, левой бабе…
— Пап ну что за разговоры, у меня складывается впечатление, что я с уголовником разговариваю…
— Не надо переводить стрелы сынок, это все издержки твоей профессии, привык он там решать конфликты и споры, а кто в твоем случае это сделает, а?
— Все пап я устал, а мне еще работать целый день, своего решения я не изменю, ребенок останется у той женщины.
— У какой, той?
