Егоров вынужденно бродил по джунглям в сопровождении метиса Перучо и двух агуаруна, Титуса и его жены Сакеят. Должен был любой ценой отыскать Скоробогатова и его дочь. Потеряв обоих, Илья Абрамович лишится обещанной ему части холдинга, а с ним – умиротворённого будущего, которое он последние годы выстраивал в воображении. Небольшой особняк на границе с Португалией. Свои лошади, свой пруд. Свои виноградники и гуляющие между рядами темпранильо молоденькие испанки. Усыновлённый мальчик в окружении нянек. Своего ребёнка у Ильи Абрамовича быть не могло. Так даже лучше. Не надо жениться. Егоров воспитает приёмного сына. Будет любоваться, как он, хрупкий и нежный, покорно складывает носочек к носочку, платочек к платочку. Научит сына порядку, объяснит ему, как устроен этот сложный, но во многом предсказуемый мир. Они будут вместе обедать за большим обеденным столом. Настоящие отец и сын.
– Нужно идти, – позвал Перучо.
Привал, сделанный по просьбе Егорова, затянулся. Метис-проводник был прав. Агуаруна извелись, раздосадованные задержкой.
– Идём, – кивнул Егоров.
Перучо помог ему встать.
По полуденному небу прокатились первые предвестники грозы. На лес опустилась бугристая туша древнего великана – придавила кроны заскрипевших деревьев, заслонила солнечный свет. В брюхе великана, вздутые после несварения, ворочались кишки, и лес содрогался от их утробного бурчания. Дождь не начинался, и ожидание утомляло. Гром гремел, посыпал небо искрами молний. Воздух сгустился. Пот катился по лбу, обжигал глаза и воспалённые, растрескавшиеся губы. Взывая к дождю, хотелось выть диким зверем.
Оркестровая яма урагана молчала, и только ополоумевший ударник продолжал, изводя слушателей, лупить в литавры. Ропча, стрекотали джунгли. Терзаясь необъяснимой злобой, Илья Абрамович ломился вперёд, за Перучо и агуаруна, стонал в припадке ядовитого раздражения. И наконец единым голосом рявкнула вся оркестровая яма разом. Стих последний отголосок громового залпа, следом джунгли погрузились в полуденные сумерки, и с неба обрушилась вода. Её потоки оглушили, но принесли успокоение.
Позавчера экспедиция Скоробогатова развалилась. Нападение туземцев застало его людей врасплох. Егорова не испугали ни нагрудные маски, ни якобы безголовые тела, но проклятые кандоши оказались слишком суеверными, решили, что в самом деле столкнулись с охранявшими нетронутую сельву демонами, и первыми покинули баррикады. Следом побежали остальные. Егоров тщетно хватал их за руки, требовал повернуться к врагу лицом вместо того, чтобы открывать ему спину. В итоге и сам вынужденно отступил. Растерялся, обнаружив, что члены экспедиции бегут в разных направлениях и быстро теряются за деревьями. Упустил Скоробогатова. Не сомневался, что Шахбан раньше других сообразил, к чему приведёт паника, и увёл Аркадия Ивановича подальше от бойни. Но куда именно? Заметив спину Титуса, Егоров устремился за ним. Посчитал, что агуаруна не оставят нанявшего их Скоробогатова и до последнего будут его охранять. Падая, укрываясь от хлеставших по лицу веток, Илья Абрамович терял Титуса, затем находил вновь. Чувствовал, что может остаться один и навсегда сгинуть в непролазной чащобе. Страх прошёлся холодом по открытой для стрел спине, но сделал главное – позволил в отчаянном рывке нагнать агуаруна.
Схватив Титуса за плечо, Егоров заставил того остановиться. Остановился сам, но не смог выговорить ни слова. Дышал так часто и глубоко, что на мгновение потерял сознание – голову повело липкой слабостью, мир дрогнул. Упав на землю, Илья Абрамович тут же очнулся. Убедился, что агуаруна его не бросил – сжимая в руках винчестер, прислушивается к лесу вокруг. Дождавшись, когда пройдёт головокружение, Илья Абрамович поднялся. Рядом с ним стояли трое. Титус, Сакеят и Перучо. Метис заявил, что Аркадия Ивановича и других членов экспедиции не видел. Егоров выругался. По-русски. Титус посмотрел на него с подозрением, будто услышал слова неведомого заклятья. Илья Абрамович постепенно пришёл в себя и, когда индейцы выдвинулись в путь, покорно последовал за ними.
Егорову нравилась Сакеят. Было в ней что-то необузданно животное. В отличие от Ильи Абрамовича, она дышала ровно, не выглядела уставшей и только, на ходу пригнув голову, насторожённо озиралась. Время от времени потирала на шее колдовские амулеты – крупные семена каких-то растений, нанизанные на плетёный шнур и покрытые миниатюрными завитками символов. Должно быть, действительно верила в их силу.
Век назад агуаруна наполняли страхом притоки Мараньона. Воинственное племя долгие годы оставалось неподвластным перуанскому правительству, а теперь смирилось под его гнётом. Оскоплённое, доживало свой дикий век и было обречено, как прочие индейцы Амазонии, на ассимиляцию или вымирание. Агуаруна спивались в утлых поселениях, шли в услужение путешественникам и простым любителям пострелять амазонскую дичь и постепенно перебирались в крупные смешанные поселения, вроде Икитоса и Науты.
Заметив, что Егоров поглядывает на амулет из семян, Сакеят осклабилась и резко произнесла:
– Iwanches!
Перучо, немного говоривший на агуаруна, перевёл это слово. «Духи». Сакеят считала, что напавшие на них безголовые туземцы – злые духи леса, охранявшие нечто сокрытое за его пологом, наподобие того, как могущественный апауи охранял исконные земли самих агуаруна. Егоров не стал переубеждать Сакеят. Ему нравилась архаичность её восприятия. Илья Абрамович подумывал после экспедиции купить Сакеят у Титуса; у охотника останутся две другие жены. Купить её вот так – с нелепыми жёсткими волосами, короткими спереди и длинными сзади, в домотканой одежде из грубого волокна, с вощёной сумкой, чей ремень проходил по лбу и не срывался даже на бегу. Егоров понимал, что сама мысль о покупке Сакеят отдаёт безумием, но, получив в распоряжение половину «Форталезы», мог позволить себе и не такую вольность. Представлял, как перевезёт Сакеят в новенький особняк, как позволит ей разгуливать по саду, как покорится её звериным повадкам.
К концу дня Егоров пообещал индейцам тройную оплату, если они найдут Аркадия Ивановича. Верил, что Скоробогатов собрал остатки своей группы и выдвинулся к четвёртой вершине, до которой было не больше десятка километров. Предложение отправиться к тому же ориентиру прозвучало обоснованным, но Титус заявил, что напрямик вчетвером они не пройдут – их остановят iwanches, чёртовы духи леса, безголовые тени. Идти придётся в обход. Ну хорошо. Егоров спорить не стал. В обход так в обход.
Утром, наскоро перекусив, вышли в путь. По просьбе Ильи Абрамовича двигались без спешки. В его возрасте резво бежать через заросли само по себе занятие утомительное, к тому же Егорова беспокоили ноги. Всё началось две недели назад, когда на большом пальце правой ноги появился крохотный нарыв, вроде бледноватой мозоли, размером с булавочную головку и с чёрной точкой посередине. Кожа вокруг нарыва шелушилась и горела невыносимым зудом. Доктор Муньос, осмотрев палец, сказал:
– Ничего страшного, сеньор Егоров. Всего лишь земляная блоха.
Блоху, угнездившуюся под кожей, Муньос извлёк иголкой и пинцетом. Обработал народившуюся язвочку и перебинтовал палец. Егоров на время забыл о случившемся, ранка постепенно заживала, а за день до нападения туземцев Илья Абрамович увидел, что ноготь большого пальца на правой ноге расслоился и потемнел, кожа рядом огрубела и покрылась корками. Корки Илья Абрамович срéзал щипчиками, ноготь состриг под корень и на этом успокоился. Не стал обращаться к доктору, а сегодня утром обнаружил, что корки появились вновь и разошлись по всей стопе. Ноготь большого пальца покоробился, местами потемнел до черноты. Знакомые мозоли с чёрной точкой покрыли щиколотку, поднялись до икры. Илья Абрамович насчитал двадцать семь нарывов, не сомневался, что его опять одолели земляные блохи.
