Толпа медленно, неуловимо сжимала пространство. И вот уже колонне пришлось остановиться.
Солдаты озирались, беспомощно качали автоматами. Шурка им даже посочувствовал. На фронте им было понятно: тут свои, там враги, стрелять – туда. Здесь – они не знали, что делать.
– Граждане, – рявкали, просили, взывали они ломающимися мальчишескими голосами. – Отойди! Назад!
Толпа не отвечала.
Один, придерживая на груди автомат, стал лупить кулаками в ворота:
– Открой!
Шурка знал, что это наверняка не те немцы. Среди них точно нет, просто не может быть того, который… это сделал. И вообще… Но думать было поздно.
Шурка пихнул клетчатое пальто рядом, саданул в бок какую-то куртку, толкнул шинель.
– Назад!!! – беспомощно вопили солдатики.
Шурка пролетел сквозь кордон. Врезался в самую глубину. Схватил за грудки. Успел заметить полуоторванный карман. И мысли выскочили из головы. Осталась одна. Самая глупая: «Нет, в самом деле?»
…Разумеется, он вовсе не ждал, что немцы будут с клыками и рогами, как на карикатурах в газете «Правда». Что взгляд у них волчий, желтый. Что изо рта у них будут змеиться раздвоенные языки и капать яд, как на плакатах, где немцев пронзает штыком русский воин-герой.
Он ничего не ждал.
Но чтобы… Мерзкие такие, багровые, вулканические. «Прыщи», – только и подумал Шурка. «Нет, в самом деле?» Пры-щи?!
А потом кулак обрушился ему на голову. Выбил и эту последнюю мысль.
На миг все покрылось тьмой, исчезли звук, свет, запах, немец с прыщами. Шурку дернуло за воротник. Швырнуло. По ребрам больно даже через куртку ударил асфальт.
Звук и свет вспыхнули вновь. Шурка услышал «Назад!!!», уловил краем глаза – толпа рванула, смыкаясь, со всех сторон сразу. Увидел сапоги: высокие, черные и круглые, как два ствола, уходили ввысь. Продолжались штанами, похожими на два оттопыренных уха. Взгляд Шурки поскакал дальше вверх: пустая кобура – колючий блеск медалей – матовый блеск погон – вскинутая рука. Бах! – воздух треснул пополам и запах порохом. Толпа взвизгнула, ахнула.
– Наз-зад, бараны! – голос Шурка вдруг узнал.
Толпа затопотала, теснясь назад. Будто все разом поняли одно и то же: автоматы – тоже настоящие. Солдаты ловко оттеснили всех на тротуары, раздвинули проход. Немцы пугливо косились то на автоматы, то на толпу, окаменевшую по обе стороны, точно мифические скалы Сцилла и Харибда. Тишина стала оглушительной. Наконец, ее нарушил шорох: колонна снова двинулась к проспекту.
Человек в сапогах наклонился. Подал Шурке руку, потянул вверх. Другой рукой он застегивал себе кобуру. Козырек фуражки скрывал глаза. Совсем так, как раньше это делала серая шляпа с обвисшими полями.
Только теперь Шурка был почти одного с ним роста.
– А ты вырос, – заметил он. Тот, кого называл Королем игрушек Бобка, пока не стал делать вид, что все забыл. Кого Таня ошибочно считала смертью.
– А я уж думал, куда это вы запропастились, – Шурка вытер руку об штаны.
Тот весело захохотал:
– Я так и знал, что ты будешь рад меня видеть.
* * *
Шум в классе был такой, что Елена Петровна слышала его даже ступнями. Пол в коридоре вибрировал.
«Не хватает нам мужпедсостава, не хватает», – с горечью думала она. Но и собственные мысли слышала плохо.
Казалось, за дверью разрезают железными щипцами отслуживший свое крейсер. Папа Елены Петровны работал на ленинградской верфи – тогда ей подумалось, что от шума лопнут глаза и что ничего громче она никогда в жизни не услышит. Она ошиблась. За дверью шел урок труда.
…А ведь предупреждали Нелли Львовну на педсовете, предупреждали: сомнительная это идея – учить мальчишек шить. «Не шить! Освоить пару швов. Тамбурный и «козлик», – отбивалась Нелли Львовна. «Для развития моторики рук», – вспомнила ее слова Елена Петровна и поморщилась: какая чушь. Ты им моторику разовьешь – а они потом этими руками по карманам воровать начнут?
Или что Нелли Львовна думает – на пианино играть будут?
От шума дребезжали стекла, покачивалась лампочка.
Жди теперь, когда сюда дойдет дозором военрук или физрук. Представитель мужпедсостава. Рявкнет, гаркнет, наведет тишину.
В дверь ударил девятый вал. С потолка облачком опала штукатурка.
Ждать? …Еще чего! В войну женщины должны уметь всё! А завучи тем более.
Елена Петровна решительно дернула ручку. Звуковая волна хлестнула ее по всему телу сразу, накрыла с головой.
Мальчишки бегали. Мальчишки орали. Мальчишки скакали. Мальчишки сдвигали друг на друга парты. Тяжело полз шкаф – кто его толкал сзади, было не видно.
Да Бобке было и все равно.
Дело шло о жизни и смерти.
Он вытянул губы трубочкой. Хмурил брови. В руке мок от пота сложенный лоскуток. В голове сновали три мысли. Все три говорили голосом Нелли Львовны: «Иголку сюда, иголку туда, потянуть… иголку сюда (уколол палец), иголку туда (не туда – а ту-да, вот так), потянуть… иголку сюда, иголку туда, потянуть…» На миг ему показалось, что он видел фигуру, и, кажется, это была Капуста, она открывала рот – звука не было. Да и не важно. Он снова упер взгляд туда, где проклевывалось сквозь ткань острие.
Иголку сюда, иголку туда, потянуть.
Иголку сюда, иголку туда, потянуть.
Он был как камень среди бушующего моря.
И вдруг оно опало. А Бобка подпрыгнул на месте, с легчайшим звоном упала на парту его иголка.
Елена Петровна покосилась на нее. Такая настала тишина.
– Смир-р-р-р-НА! – еще раз рявкнул физрук. Гулко, как будто его грудь и горло были свернуты из листового железа, которое обычно шло на водопроводные трубы.
– Эт-та шта?!
Класс молчал. «Иголка сюда, иголка туда, потянуть», – мысленно водил рукой Бобка. Боялся забыть.
Кто-то все же осмелился, пискнул:
– Мы не девчонки!
– Ш-та?! Встать!
Стукнул партой, грохнул стулом, храбрец поднялся.
– Смир-на! – в самое лицо рявкнул физрук. Тот вытянул спину, задрал подбородок. Но бунт не угас.
– Пусть девчонки шьют, – пискнул кто-то позади. – Мы воевать будем.
– А ну-у-у-у… Все!!! Р-р-р-р-равняйсь!
Многоногий грохот. Вскочил («иголка сюда»), вытянулся («иголка туда»), сомкнул пятки, руки по швам («потянуть»), и Бобка.
Физрук заложил руки за спину. Шагал между рядами.
…Иголка сюда, иголка туда, потянуть…
– Воевать, а? – голос его гулко заполнил класс. Нелли Львовна и Елена Петровна маячили у доски бумажными фигурами.
