Шурка взял вилку, взял нож. Когда он последний раз ел вилкой и ножом? В войну все всё ели ложками.
– То есть вы теперь Майор? Очередная липа.
– Вовсе нет. С этим я не шучу.
Шурка недоверчиво фыркнул. Зацепил вилкой пюре с коричневым соусом, принялся за еду.
– Медали, между прочим, тоже настоящие, – якобы обиделся Король игрушек. – Вот эта – Сталинград. Вот эта – за Курск. Написано «за отвагу», мелочь, а все-таки приятно, когда и другие…
– Ладно, – прервал Шурка. Как это работает, он знал еще по Репейску. В Репейске Король игрушек работал врачом. В Архангельске в то же самое время был простым артельщиком. Одновременно в Саратове его знали как Железнова Петра Ильича, бухгалтера. А во Владивостоке – как товарища Тутышкина, он плавал коком на корабле, изредка приставая к берегу. В Ленинграде был продавцом игрушек в Доме ленинградской торговли – до войны, конечно. В скольких своих обличьях отправился вместе с многими на фронт, можно только гадать. Что ж…
– …товарищ Майор.
– Товарищ Гвардии Майор, – самодовольно поправил тот и сунул в рот вилку с пюре. – Да что мы все обо мне да обо мне. Давай и о тебе поговорим.
Шурка пожал плечом. В душе накрапывал мелкий дождик.
– А что, плохо разве? – рассуждал Майор. – Есть и хорошие стороны.
Шурка поднял взгляд от тарелки:
– Какие, например?
– Например, ничего уже не страшно.
– Ну, не знаю…
– Да точно! – отмахнулся Майор. – Страх… Если б ты знал, сколько пакостей люди делают исключительно от страха… Ой, ты меня спроси, я такое порассказать могу.
– А вы всё про всех знаете, да?
– Да, – совершенно серьезно ответил Майор.
Обед заканчивался. Над столиками стал подниматься сизый дымок от папирос.
– Глянь хоть вот на того, – он бесцеремонно ткнул вилкой в сторону. Шурка посмотрел: генерал с оловянными глазами уплетал котлеты. Промокал салфеткой жир на губах.
– Все про него сейчас тебе расскажу. Были у него родители. В Одессе. Своя семья тоже была. В Минске. Теперь нет никого. Как, что – он ничего не знает. Будто их тряпкой стерли. Одни справки остались. Знакомо, да? Все думают, поправился от горя. Глянь, как котлеты лопает, – Майор азартно ткнул вилкой воздух. – Аж за ушами трещит. А смельчак какой – ух! Людей в бой так и кидает, так и кидает… Не щадит! Медалей – вон. Целый забор. Машина с шофером. В будущем году получит звание Героя Советского Союза. И шепну даже: снова женится.
– А на самом деле ему как раз всё хуже и хуже, – покачал головой Шурка.
Майор кивнул:
– При этом на вид – совершенно здоровый. Ничем не проймешь. Ничего ему не страшно. Ничего не боится.
– Это же неплохо, – вставил Шурка. – Вы же сами говорили: от страха люди…
– Я не это говорил, – быстро перебил Майор. Опять ткнул вилкой в сторону генерала.
– …Не радует его, правда, тоже больше ничего.
Шурка задумался.
– Истощение сердца.
– Точно! – воздел на вилке кусочек мяса Майор. – Хорошее выражение, – потом сунул в рот.
– А вы, конечно, знаете, где его семья?
– Конечно. Я знаю всё. Родителей его немцы расстреляли, общий ров. Жена и дети погибли под обстрелом, не сразу, правда. Они…
Шурка быстро перебил:
– Может, лучше и не знать.
– Может. Ты это у него спроси: лучше или хуже.
Звякали о фарфор вилки и ножи. Шурка глядел в сторону, чувствовал, как внутри моросит холодный дождик.
– Странно, – через силу заговорил он. Умолк. Майор деликатно ждал, даже перестал жевать. Шурка вытолкнул слова из горла:
– Никогда не думал, что самым близким мне в итоге окажетесь именно вы.
– Ну, мы многое пережили вместе, да, – подтолкнул тот ножом кусочек мяса, загнал на вилку, сунул в рот. – Это сближает. Я видел тебя, ты видел меня. В разных ситуациях. Кто сам не пережил, тот нас не поймет.
«Попробовать поговорить с ним?» – подумал Шурка.
– Попробуй, – кивнул Майор, утирая губы салфеткой. – Может, я что-то умное скажу.
Шурка напомнил себе: стоп, он – не человек. Подобрался, задвинул все засовы.
– Компот? – раздалось сверху.
Оба подняли головы. Та поставила один стакан, второй. Наклоняя светлые локоны, стала набирать на поднос грязные тарелки, звякнула сверху ножи, вилки. Цапнула комочек салфетки.
– Ваш сын? – улыбнулась, но как-то кисловато.
– Да! – ответил Майор.
– Нет! – одновременно ответил Шурка. Оба уставились друг на друга, а официантка – с равным недоумением на обоих.
– Приемный, – разъяснил Майор. – Нашли друг друга на дорогах войны.
Та не хотела больше знать о чужих драмах – их вокруг и так хватало. Кивнула, поднимая нагруженный поднос, отошла.
– Что вам от меня надо? – не выдержал Шурка.
– Глаз!
– Зачем?
Одной рукой Майор взял стакан с компотом, поднес ко рту.
– Затем.
Другой – приподнял себе правое веко. Вылущил на ладонь – протянул Шурке:
– Вот. Пришлось временно вставить. Фарфор, стекло. Произведение клиники профессора-офтальмолога Филатова.
Глаз был как настоящий. С черным зрачком. С лучиками вокруг. Отвратительный именно потому, что почти как настоящий. Совершенно холодный и неживой.
– От этого я всегда кажусь каким-то двуличным. Неискренним каким-то, – Майор глядел в стакан, вытягивал губами размягченные ягоды.
«Врет или правда?» – теперь уже не знал Шурка. Охота пить компот пропала: плававшие в нем мягкие круглые ягодки-глазки теперь вызывали тошноту.
– Если хочешь искренности, в левый глаз мне смотри, – пальцем показал Майор. – Левый у меня – настоящий. Что?
В левом его глазу – живом, желтоватом, карамельном – Шурка и правда уловил сходство с мишкиным глазом.
– Мне тоже иногда хочется поговорить по душам, – скромно пояснил донышку Майор.
Поставил пустой стакан. Завернул глаз-протез в носовой платок, убрал в карман. Объяснил:
– Промыть физраствором придется. Прежде, чем снова вставить.
Заметил, что Шурка к компоту не притронулся.
– Не нравится? Тогда я выпью.
– На здоровье, – хмуро разрешил Шурка.
Решение не давалось. «Врет или нет?»
– Вам что, его выбили? Глаз.
– Сам отдал.
– Зачем?!
– Хотел кое-что узнать.
