– Без шапки мальчик ушел, – тихо заметил агент Зайцев. Все тотчас нашли это странным. Одновременно обернулись на вешалку. Точно: Бобкина куртка тоже висела, и Бобкин шарф.
– На дворе не лето, – сказал капитан Зайцев, глядя на дядю Яшу.
На лице участкового Пархоменко проступили смущение и досада: сам проворонил такой факт, вот сел в лужу – на глазах у всего, можно сказать, угрозыска, на глазах у всему Ленинграду известного агента Зайцева.
– Чего-нибудь из одежды мальчика на месте нет? Осмотритесь, не спешите.
Вещей в комнате было немного.
– Ботинок нет, – кашлянул дядя Яша.
Собака царапнула лапой по двери, махнула хвостом. Перед ней раскрыли дверь, она тут же натянула поводок.
– Всем оставаться на местах, – приказал в комнату капитан Зайцев. – Нефедов, составь здесь компанию.
Невысокий мужчина остался стоять в дверях. «Нас сторожит», – с неприязнью понял Шурка. Из коридора донесся то ли лай, то ли взвизг.
«А вдруг пес найдет, – думал Шурка. – Кто их знает».
– А вдруг не найдет? – положила руку слева на грудь тетя Даша.
– Это же знаменитый Туз Треф, – сказал Иван Валентинович. – Пес-то. Я в газете читал. Товарищ, – обратился он к часовому в дверях, – это же сам Туз Треф?
Агент замялся.
– Тот Туз Треф погиб. Это другой Туз Треф.
Соседи переглянулись. Невысокий агент разъяснил. Собак сыскной бригады звали, как английских королей или русских царей: династически. Туз Треф Первый, Туз Треф Второй, Туз Треф Третий. Он это рассказывал, но Шурка заметил: глазами тот обыскал и комнату, и каждого в ней – дядю Яшу, Ивана Валентиновича, тетю Дусю, тетю Дашу, Людочку, Пархоменко, Шурку, Сару. Глаза были на вид мутноватые, сонные. На самом деле – притворяющиеся, цепкие. Всё они подмечали.
«А если Бобку найдут?» – Шурка сам не знал, хочет он этого или нет.
Было тихо так, что он услышал, как в комнате у Людочки захрипели, потом стали бить часы. Раз, другой, третий, Шурка сбился со счета… Может, собака вообще увела агентов из квартиры, из дома…
– Комната…
Все подскочили от неожиданности. Обернулись на дверь. «И чего это он подкрадывается, – с неприязнью подумал Шурка. – Как будто мы преступники». Товарищ Зайцев невозмутимо продолжал:
– …напротив уборной – чья?
Тетя Дуся подняла руку, как ученица в классе.
– Не могли бы вы нам помочь?
Шурка заметил, что тетя Даша выдохнула с облегчением: видимо, опасалась, что изрезанным фартуком все не закончилось и товарищ Зайцев нашел именно в ее комнате еще что-нибудь, еще более подозрительное. Людочка, успевшая подкраситься перед приездом сыщиков, промокнула заплаканные глаза пальцем, осторожно, чтобы не размазать тушь.
– Сейчас, сейчас, – засуетилась, поднялась, поспешила в коридор тетя Дуся.
Видимо, в ее комнате что-то нашли. Что? Даже если и нашли, вряд ли поняли, что именно. Истинный смысл находки мог понять только Шурка. Все нужно было увидеть самому. Шурка чуть выждал. Поднялся.
– Можно? – двинул плечом.
Агент с сонными наблюдательными глазами, стоявший в дверях, не споря посторонился.
Главное, не привлекать к себе внимания сыщиков. «Если спросит куда, скажу – иду в уборную. Или воды попить на кухне». Но агент не спросил. Даже голову не повернул.
Шурка медленно пошел по коридору. Дверь в комнату тети Дуси была нараспашку. Шурка одним взглядом вобрал комнату. Сыщика Зайцева, тетю Дусю, вожатого собаки, Туза Треф. Пес, единственный из всех, сидел: хвост, как полено. Все четверо, задрав головы, смотрели на стену.
Туз Треф выглядел озадаченным. «Не мог же мальчишка просто улететь с того самого места?» – как будто хотел, но не мог сказать пес.
На стене была картина.
У Шурки застучало сердце. Быстро, как будто стук могли услышать сыщики, Шурка свернул в уборную, закрыл дверь. «Всё ясно». Задвинул щеколду. С непонятной самому осторожностью поднял крышку унитаза. «Картина». Подождал правдоподобно. Опустил крышку унитаза. Толкнул вниз рычаг: с ревом рванула вниз вода, рев сошел в журчание, оно смолкло. Шурка вымыл под краном руки. Вытер влажноватым полотенцем. Дотер об штаны.
Уверенно, как человек с чистой совестью, дернул щеколду. Распахнул дверь.
Перед ним стоял товарищ Зайцев.
Глаза у него были очень светлые. Чистые, прозрачные, нараспашку. Они выражали кристальную честность. «Вот небось умеет врать», – с неприязнью подумал Шурка. Зрачки казались шляпками гвоздей.
– Ну давай, – дружелюбно пригласил товарищ Зайцев. На миг Шурка понадеялся, что агенту просто приспичило в туалет. Увы. – Выкладывай.
За его спиной Шурка увидел того, с сонными глазами. Он тоже теперь стоял в комнате тети Дуси и, заложив руки за спину, будто дело было в Эрмитаже, разглядывал картину. Наклонился к раме.
«Через которую перелез и ушел Бобка».
Вожатый выводил собаку.
– Я ничего об этом не знаю, – сказал Шурка.
– Да ну? – нарочно плохо изобразил удивление сыщик.
Шурка почти чувствовал рентгеновский луч, в котором держал его агент Зайцев. Но отводить глаза от черных зрачков-гвоздиков было нельзя: дуэль. Сыщик имел дело с разными людьми, умел читать малейшие оттенки чувств. Но, к счастью, не мысли. А даже если бы и мысли? «Конечно, знаю, – думал Шурка, глядя в прозрачные глаза сыщика. – Дело в том, товарищ капитан милиции Зайцев, что мой брат ушел в картину. Вместе с игрушечным мишкой. Мишка знает дорогу в страну Младенческих снов. Попросту говоря, где неживые. Но и не обязательно мертвые. Там есть лес. Есть река. Город похож на Ленинград. Там ходит трамвай, например. Возможно, Таня там. В смысле, не в трамвае. А в той стране. Таня – это наша сестра. Только она умерла. Но не обязательно. Что это вы на ножках качаетесь, товарищ капитан милиции? Думаете, вру?»
– Простите. Какой сегодня день? – спросил Шурка.
– Четверг, – удивился вопросу сыщик. – А что?
– Так.
Зайцев прищурился, точно гася рентгеновский луч. Отвел свои неприятные глаза. Крикнул в комнату тети Дуси:
– Ладно, Нефедов. Пошли. По этажам с соседями побеседуем.
И Шурке:
– Найдется братец твой.
Шаги сыщиков застучали по лестнице вниз.
«Если только его еще можно догнать», – подумал им вслед Шурка.
Сел под вешалку, расплющив галоши.
«Сначала надо рассмотреть эту картину как следует. Город на ней. Лес или вообще какие-нибудь груши».
Послушал звуки квартиры. В этот вечерний час все собрались на кухне: обсуждали пережитое. Успокаивали дядю Яшу. Равномерно стучал нож, шипели примусы, позвякивала посуда, шуршали шаги, переплетались голоса, булькала вода, бормотало радио. Точно все на кухне? – прислушался Шурка. «Накапайте Яше валерьянки», – Иван Валентинович. Возразил что-то дядя Яша. И тут же звонкое Людочки: «Раз… два… три… восемь…» «Вы половник мой не видели?» – вопрошала тетя Дуся. Шурка встал. Пошел на цыпочках. Мимо тазов, висевших на стене в ряд, как боевые щиты на воротах средневекового города. Мимо велосипеда, поднятого на крюки теперь уже до самой весны.
