– Погоди, не тормоши меня, – отмахнулся он от Сары. – Держи лучше свет… Да подними ты его! Ну?
Он посмотрел, наконец. Поздно.
– А ты куда это на ночь глядя?
Из-под лестницы, с трудом двигая застоявшееся в неудобном беспокойном сне тело, лезла Елена Петровна. Завуч сдержала обещание – не покинула пост. Только уснула. Теперь вот проснулась. Глазки мигали. В волосах серым туманом сквозила паутина.
– …Дети?
Сара бросила спичку, притопнула свет ногой. Поздно.
Куколка в его руке завертела безротой головой.
Шурка задним краем сознания видел, как Майор глядит себе на запястье последний раз. Мечет прочь недокуренную папиросу. Оранжевый огонек канул за парапет. Пшикнула? Не слышно – стучат волны – звонко бьется о низкую арку их эхо. В арке – воздушный проем и Нева. А потом Майор поворачивается, уходит…
Нет-нет. Еще не полночь! Еще не поздно!
Какой только палец сначала? Средний? Указательный? Мизинец? Господи, сколько ж пальцев. Сколько страниц! Что он решил? Мойка? Канал? Фонтанка? Нева?
Куколка уже толкалась в его кулаке. Таращила начерченные углем глаза. Страницы начали зыбиться и сквозить. Шурка вырвал пятерню из книжки. Выдрал страницу не глядя, бросил на пол. Отпихнул Сару:
– Домой!!! – заорал ей в лицо.
Куколка, перебирая уголками платка, как лапками, сбежала по его штанине. Внизу квадратно серел листок. Булькнуло, как будто на полу была не бумага.
«А если я не пролезу в рамку?» – было последним, что подумал Шурка, отрывая ноги в прыжке.
Последним, что ощутил, была рука, вцепившаяся в хлястик его куртки. А потом его до бесчувствия стиснул холод.
Глава 9
Потом сдавило голову. Шурка понял, что лезет в узкую нору, точнее, его прет туда какая-то сила. «Треснет», – успел подумать про свою голову Шурка, и мысли прекратились. Он лишь чувствовал, как сила тянет его, вытягивает, как голова стала похожа на дыню-торпеду. Потом – на кабачок. Потом отпустило. Ударило по всему боку от щеки до бедра. Мысли снова вспыхнули. И первой была: «На меня упал мешок картошки». Вторая: «И сверху – рюкзак». Тяжесть не давала вздохнуть.
Под щекой был асфальт. Шурка колотил ногами и руками, силясь выползти из-под придавившего его груза.
Мешок картошки кряхтел.
– Да слезьте вы уже с меня! – заорал Шурка. И Елена Петровна неуклюже скатилась вслед за Сарой. Все трое поднялись.
Елена Петровна озиралась, соображая, где они. Шурка же знал это наверняка: на набережной. Если припустить отсюда прямо сейчас, еще можно успеть.
– Что за хулиганство? – медной трубой заревела завуч.
– Елена Петровна, пожалуйста, – взмолился Шурка. – Я знаю, вы меня ненавидите. Но только сегодня – помогите. Отведите Сару домой. Мне… Мне очень нужно.
Сара, запрокидывая голову, разглядывала набережную, на которой раньше не бывала. Сонной громадой высилось здание Академии художеств. Линию гранитной набережной пересекали два остроголовых силуэта: сфинксы на своих постаментах. А за ними – ничего. Чернота. Гранитный парапет, казалось, был краем света. Ветерок зря старался сдуть намертво приколоченные звезды. Гладил против шерсти Неву. Какой-то добавочный плеск оттуда говорил, что в темноте стоят военные корабли. Но Елена Петровна не залюбовалась. Она поправила юбку. Потом щипнула невидимую под плащом и свитером розовую лямку. Сдула со лба прядь – и наконец, посмотрела на Шурку. – Помочь? Антиобщественное поведение, дурная успеваемость, курение. И вдобавок нарушение комендантского часа. Поздравляю. Дефективный класс тебя ждет. Обещаю.
И решительно затопотала прочь. Туда, где, по ее предположениям, был мост на другой берег. Шурка различил мягкие скачки. Они приближались.
Он не знал, что это было. Знал только, что по ту сторону города это не могло быть хорошим.
– Ласка! – громко возмущалась Елена Петровна. – Ему не ласка! Ему тюрьма поможет.
– Погодите!
– Я как дура…
– Назад!
Времени на вежливость не было:
– Капуста! – заорал Шурка. – Стой!!!
Елена Петровна гневно обернулась всем телом:
– Что!?
И тут же мягкая кошачья тяжесть бесшумно навалилась ей на спину и плечи. Хищник с добычей покатился, хлеща хвостом. Шурка и Сара замерли, как вкопанные.
– Гражданка, – хрипела Елена Петровна. Глаза напавшей красавицы смотрели в ее, они были желтые и бешеные, изящные губы перекошены, из оскаленного рта воняло мясом, как у льва в зоопарке. – Вы что?
Смутная мысль – вернувшаяся с донесением от тела – подсказывала Елене Петровне, что с навалившейся на нее гражданкой что-то не так. Совсем. Но что именно с ней не так – в тесном объятии боя было не разобрать.
Елена Петровна еще до войны сдала нормы ГТО. И теперь была равно Г (готова) к Т (труду) и О (обороне). Обхватив гибкое тело соперницы мощной ногой, Елена Петровна закинула себя сверху. Руки, привыкшие поднимать гирю, махать с лопатой на расчистке города, носить ведра с водой или углем, придавили напавшую к асфальту.
– А ну! Уймись! Милицию зову! – в ее голосе зазвенела победа. Рано! Львиный хвост ожег спину Елены Петровны, как кнут. Потом захлестнул ей горло, начал душить. Елена Петровна почувствовала, как кончается воздух, как темнеет в глазах, но не разжала хватку:
– Дети! Бегите… – прохрипела.
Хвост стягивал петлю. Глаза завуча начали закатываться, губы теперь казались синими на белом лице.
И Шурка побежал. Отчаянно работая локтями, коленями. Но не прочь. Он кинулся к борющимся. Вскочил чудовищу на грудь. Увидел у самых своих глаз вздутые жилы на шее Елены Петровны. Перехватил обеими руками хвост, как пожарный шланг, мелькнуло «надеюсь, он не гранитный» – и впился зубами.
Хвост оказался не гранитный. Визг распорол ночное небо. Елена Петровна отлетела, ударилась спиной о гранит. Чудовище зашипело, вывернулось, унеслось скачками в темноту.
«Стой! Кто там? Стрелять буду!» – отозвались вдали человеческие голоса. Брякнул металл. Затопотала сапогами подмога. Двое или трое, прикинул Шурка. Патруль в его планы тоже не входил.
Шурка упал на четвереньки, принялся искать в темноте выпавшую книгу. И куклу.
Рыхлый, набухший от влаги альбом нашел почти сразу. Куклы не было. Попадались под руку обломки асфальта. Вырванные, как коренные зубы, булыжники. Куски битого кирпича. Шурка стиснул зубы, порезавшись о стекло. Ползал кругами.
– Да помоги же, Сара! Где она?
Та поспешно подломила колени, тоже стала ползать и шарить.
Шаги воинственно топотали, приближаясь. Елена Петровна хромала им навстречу, вскинув подбородок. Вид у нее был, как у человека честного, которому не терпится этим насладиться:
