На мишку была вся надежда.
Мишка посоветует. Укажет. Предупредит. Выручит. Покажет, что можно есть. А что нельзя. С кем можно говорить. А от кого – убегать. Мишка знает всё! Научит. Отведет к Тане. А потом выведет их обоих отсюда. Живыми. Мишка знает, что делать. Всегда!
Бобка бодро шагал следом.
Еловый лес, в который они вошли через картину, постепенно посветлел. Теперь в нем проглядывали растрепанные кроны с листьями. Теперь за стволами сквозило.
И вот тогда Бобка увидел… Нет, не еще одно несчастное животное. Он увидел ноги.
Ноги были большие. С булыжниками мозолей, каменными плитками ногтей, с волосками, напоминающими сухую траву.
Бобка смотрел на ногти, на мозоли, на волоски. И понимал, что вверх смотреть не будет. Не будет и все. Лучше не надо.
Он решил смотреть вниз. Внизу был мишка. Мишка выглядел безмятежным. Вид его порадовал Бобку. Сердце Бобки прыгало где-то в горле.
– А вы куда? – спросил сверху голос. Волосы на макушке у Бобки поднялись и легли.
Мишка отвечать не спешил. Задрал мордочку, изучал собеседника.
«Раз он не волнуется, то все в порядке, – успокоил себя Бобка. – Мишка знает всё». Бобка поднял подбородок. Он увидел лодыжки, края штанов. И ложечку в опущенной руке. Ложечка была покрыта чем-то коричневым. Засохшим. Когда-то оно было красным. «Варенье, наверное. Конечно, варенье».
– Давайте играть? – предложило существо.
Бобка цапнул мишку, рванул под еловые лапы. Они тут же сомкнулись над ним. Прижался к шершавому стволу. Сердце билось, в глазах прыгало. Затрещали, приближаясь, шаги.
– Вы где?
Бобка понял, что сейчас оно приподнимет еловую лапу, и… Ложечкой. Наверное, оно это делало ложечкой. Конечно, оно это делало ложечкой.
Бобка сжал мишку покрепче. Другой рукой попробовал раздвинуть ветки у ствола. Нет. Одной рукой не управишься.
– Ай! – заверещал мишка, молотя лапами воздух. – Не-е-е-ет! Пусти-и-и-и!
Бобка только крепче сжал его ухо зубами. Обеими руками раздвинул колючий тяжелый полог. Поставил ногу на отмершую, давно обломанную ветку. Другой уперся в ствол. Подтянулся. Проскользнул между ветвей. Дерево было высоким и старым. Но главное, высоким.
Существо тоже было высоким. Такие ноги просто не могли вверху заканчиваться быстро и безобидно.
Но дерево было выше. И Бобка надеялся на свое проворство.
Маленькие проворнее больших – этот простой закон не раз выручал в ленинградских драках. Ему можно было довериться и теперь.
– Хочу играть, – неслось уже снизу.
Кора драла Бобку, как наждачная бумага. Сучки прочерчивали по телу царапины. Мишка вопил и лупил по лицу: не больно, но неприятно. Один раз сучок надломился, Бобка съехал, продолжая обнимать ствол. Но нижняя ветка дала колючего пинка под зад. Падение остановилось. Бобка опять заработал руками и ногами. Наконец, он увидел шишки. Значит, добрался до верхнего – подставленного солнцу – этажа. Дерево, словно ставшее с ним одним телом, качалось теперь намного сильнее: ствол здесь был тоньше, чем внизу. Бобка сел на ветку. Покрепче обнял ствол. Перехватил мишку рукой – чтобы удобнее было держать военный совет. И только теперь посмотрел вниз.
Оно смотрело вверх. Без злобы. «Никто не злится на сыр. Или на колбасу, – предостерег себя Бобка от этого обманчивого впечатления. – Их просто едят».
Мишка молча разглядывал существо.
– Ну, что ты думаешь? – шепотом спросил Бобка. Тугие лапки крепче сжались на его шее. «Так», – ужаснулся Бобка. Это нельзя было показать врагу. Грозно прикрикнул:
– Что еще надо?
Получился какой-то писк. А снизу:
– Идите играть!
Бобка успел опять цапнуть мишку зубами, опять обхватить ствол руками и ногами, и только потом понял, зачем: дерево моталось. Существо теперь пыталось стряхнуть их вниз. Сыпались шишки.
Правило ленинградской драки: сперва постарайся кончить дело миром. Не вышло – сразу беги. Он его нарушил. Уже побежал, уже показал, что он – еда. Но бежать прямо отсюда было некуда. Нечего было и думать о том, чтобы как-то перескочить на другое дерево. Потом на другое. Потом… Не было отсюда никакого потом. И Бобка решил в обход правил пойти на мир. Попытаться.
– Во что поиграть? – крикнул вниз.
– В ложечку и глазик.
У Бобки ухнуло вниз сердце. Руки стали ледяными. Ель моталась. Ноги у Бобки оторвались от ствола.
– Слезайте! – хныкало существо.
– В прятки хочу играть! – выкрикнул Бобка.
Ель перестала трястись и мотаться. Бобка тут же приник к стволу. Слушал. Существо задумалось.
– А как это?
Бобка затрепетал. «Во дурак», – обрадовался. Но тут же взял себя в руки: немало мальчишек подвела в драках самонадеянность.
– Я считаю, а пока считаю, – ты прячься. Я досчитаю, и пойду тебя искать. Если найду…
– Заберешь мой глазик?
Мишка трепыхнулся. Бобка успел зажать ему рот. Сам сглотнул комок ужаса. Мишка скулил под его ладонью. Бобка кашлянул.
– Да!
Существо топталось внизу.
– Какие-то чудные правила… – в голосе было сомнение. Очень большое сомнение.
«Сейчас полезет вверх», – обмер Бобка. Он прикидывал: выдержат ветки или нет. Скорее нет, чем да. Существо большое. Так высоко оно не заберется. Здесь наверху ветки тонкие. Но как долго они выдержат самого Бобку? А что если существо заберется повыше – и оттуда потрясет получше? Что если именно это оно сейчас и обдумывает? Бобка окаменел. Сами мысли его окаменели. Но снизу донеслось:
– А что ты будешь считать? Шишки?
– Я буду считать считалку.
– А где она? Там же только шишки.
– Считалка – это стишок, – терпеливо пояснил. «Надо какую-то подлиннее», – метались мысли. Существо доверчиво уточнило:
– Ладно. А потом считаю я – и иду искать тебя. Когда найду – заберу ваши глаза. Всё по-честному?
«Ы-ы-ы-ы», – дрожал мишка. Бобка крикнул вниз:
– Всё по-честному. Только хорошо прячься! Чтобы я сразу не нашел. А то не интересно.
– Мы будем играть интересно! – заверило существо. Заверило радостно. Бобка зажмурился. Есть люди, которые радуются при виде сыра. Такие, которые очень, очень, очень любят есть сыр.
– Ура, – просипел Бобка.
– Что?
– Прячься получше! Я считаю!
Но Бобка не мог не вспомнить ни длинную считалку, ни короткую. Никакую. В пустой голове заметался сквознячок ужаса. А потом вдруг встала страница учебника:
– Буря мглою небо кроет!
Затрещали внизу шаги.
