– Интересен метод размножения папоротникообразных, – вещала она Саре.
«Уф», – облегченно выдохнул Шурка: на минуту сморило. А казалось, спал несколько часов. Голова была как будто набитая сырой глиной.
Поднялся, отряхивая приставшие иголки. «Странно, – голова со сна была еще тяжелой, мысли в ней еле ворочались. – Тани точно нет. А я знаю, что есть». Это не радовало. Неужели, это лезвие – навсегда? Неужели, к этой мысли нельзя привыкнуть: что Тани – нет?
– Пора.
Обе обернулись.
– Обратно. К дороге.
Он удивился: Елена Петровна не стала спорить, бросила лист, пошла. Сара подняла, нагнала. Обогнала ее, обогнала Шурку.
– Под ноги смотри! – крикнул он вслед. Камни, по которым они влезли сюда, круто обрывались вниз – не убьешься, конечно, но руку сломать можно.
Сара послушно замедлила шаг. Вертела листком. В другой руке кукла. Сосны казались одинаковыми, как мачты. Шурке стало не по себе.
Елена Петровна тоже замедлила шаг.
– Мох растет на той стороне ствола, где север, – странным голосом произнесла. Все остановились, посмотрели на стволы. Сухие, в слоящихся коричневых чешуйках. Не было на них никакого мха.
Прошли еще. Все так же стройно высились сосны. Просвета было не видно.
– Обычно дорога назад всегда кажется длиннее, – успокоил всех Шурка. Но тут же вспомнил: наоборот, когда возвращаешься, путь кажется короче.
– Странно, – выдавил. – Мы же от дороги недалеко отошли…
Сглотнул:
– …вроде бы.
– Вроде бы, – согласилась Елена Петровна.
– Грибницу нашли быстро.
– А потом сразу кустики.
Елена Петровна вертела головой. Сара теребила куклу. Короче или длиннее, теперь уже это им не казалось: они шли и шли, а дороги все не было.
– Еще сторону света можно определить по солнцу, – выдавила Елена Петровна. Все трое задрали головы. Серенькое небо.
– Какая разница. Все равно мы забыли посмотреть, с какой стороны пришли. Вот дураки, – Шурку взяла досада.
– Мы не дураки, – вздохнула Елена Петровна. – Просто городские жители.
– Да уж. А ели-то мы – это точно была брусника?
Теперь уже Шурке казалось, что желудок екнул, заскрипел.
– Бруснику я знаю, я…
И вдруг она завопила:
– Ой!
Замахала руками:
– Товарищи! Товарищи! Здесь!!! Сюда!!!
Шурка обернулся, вмиг разглядел красные звездочки на касках. На фуражке командира. Сквозь сосновый бор шли красноармейцы.
– Товарищи!!!
Солдаты не остановились.
– Наверное, ветром отнесло, – нашлась Елена Петровна. – Акустический эффект.
Шурка поднял голову: ветки сосен были неподвижны. Вдруг командир поднял руку, солдаты остановились…
– Услышали, – обрадовалась Елена Петровна, замахала руками, как мельница. – Ура!!! Товарищи! Ура!!!
…Поспешно передернули автоматы.
– Товарищи, мы свои, – промямлила Елена Петровна. – Они, наверное, думают: а вдруг мы немецкие диверсанты, – поспешно объяснила Шурке. И захихикала. – Товарищи, мы не они.
Командир резко махнул рукой. Солдаты пошли неслышным кошачьим шагом. Пристально глядя перед собой. Лица были словно сделаны из того же самого гранита, что и валуны. Пошли, пошли, неслышно побежали.
«Будут брать в плен», – понял Шурка. Мысли летали как молнии: мгновенная вспышка – потом темнота. Хорошо: стрелять, значит, не будут. Плохо: приняли нас за кого-то. За кого? А разница? За кого бы они нас ни приняли, они… Шурка схватил Сару за руку, пихнул Елену Петровну в широкую спину, так что зазвенело:
– Бежим!!!
Теперь мох не радовал. Ноги проваливались. Увязали. Скользили. Как будто бежишь по перине. Солдаты быстро их нагнали. Шурка услышал тяжелое топотание, сипение за спиной. Скрип ремней. Запах пота, гуталина, металла. И врезался в Елену Петровну. Все трое повалились. Шурка почувствовал, как выскользнула рука Сары. Ударился коленом, подбородком, так что клацнули зубы и посыпались искры из глаз. Перекатился на живот. И не вскочил. Тело было как каменное. Шурка глядел во все глаза.
Солдаты всё бежали впереди. Показывали спины, перехваченные ремнем.
– Ура-а-а-а-а, – понеслось лавиной. Затарахтели автоматы.
И все оборвалось.
Только слышно было, как где-то вверху, в ветвях сосны синица наверчивает невидимую гайку: вжик, вжик, вжик, вжик, вжик.
К Шурке подползла Сара. Он помог ей подняться. Елена Петровна стояла на четвереньках и мотала головой, как корова, отгоняющая мух: то вправо, то влево. То туда, где исчезли солдаты, то…
– Вы это… – начал Шурка. И умолк. Он смотрел туда, куда уставился ее коровий взгляд. Красные звездочки на касках. Командир поднял руку. Строй перешел на неслышный кошачий шаг. Теперь Шурка видел, как они все напряжены. Теперь различал: у одного страх, у другого отчаяние, у еще одного – безумную надежду: «Может, в этот раз не я… я не в этот раз». Командир резко махнул. Строй побежал.
Шурка отпрянул, дернув за собой Сару.
Елена Петровна замычала:
– А-а-а-а-а.
Оно слилось с их:
– Ура-а-а-а-а-а.
Только теперь Шурка и в нем различал и страх, и отчаяние, и надежду, и смертный ужас. Призрачный строй пронесся сквозь Елену Петровну. Все стихло.
Вжик, вжик, вжик – наверчивала где-то в сосне синица свою гаечку.
Шурка посмотрел наверх. Но птицу не увидел.
Вжик, вжик, вжик.
– Ы-ы-ы-ы-ы, – задрожала Елена Петровна. Из-за стволов показался строй. Командир поднял руку. Снова приближалась их последняя атака. Шурку охватила грусть. Он вспомнил солдат на дороге. Майор там сказал что-то важное. Но что? «Всегда? Нет, не это».
– Ой, мамочки… Ой, мамочки… Они опять, – причитала Елена Петровна.
Шурка потянул ее за чугунный от ужаса локоть. Получил чугунный взгляд.
– Мы стоим у них на пути, – объяснил.
Та не выдержала, опять обернулась на солдат. Шурка не стал, отвел глаза. В машине, Майор говорил об этом в столовой. «Ура-а-а-а» опять оборвалось.
Шурка думал о другом: они как раз спорили, да, и Майор сказал… Майор сказал, что… Нет, опять упустил.
– Там никого… – вяло выговорила Елена Петровна. Но не сказала «нет». Шатко поднялась. Пощупала ушибленное колено. Вытерла испачканный зеленым соком локоть. – Одни деревья.
…Нет, вспомнил!
Майор сказал: дерево.
Шурка поднял ладони. Накрыл ими глаза.
