Дж.: «О, с высокой, совершенно точно. Сейчас все зачесывают волосы ввысь, это последний крик моды».
Я: «Не ввысь, а наверх!»
Дж.: «Без разницы».
Я: «А Хлоя будет?»
Честно говоря, я понятия не имела, почему об этом спросила. Мне тут же захотелось как-то вернуть это послание. Но, конечно, было уже поздно.
Дж.: «Ага, придет. Кажется, в синем, так что мы нормально сочетаемся».
Тон переписки неуловимо изменился, и я вдруг почувствовала, что мне, словно обиженному ребенку, хочется вернуть все как было.
«Отлично, – ответила я. – Постараюсь обязательно ее повидать».
Похоже, упоминание о его девушке выбило нас обоих из колеи, потому что он отозвался просто подмигивающим смайликом и значком поцелуя.
Я не стала отвечать.
11
«С днем рожденья, милый Адам, с днем рожденья тебя!»
Хоровое пение сменилось аплодисментами и криками «Речь, речь!», разнесшимися, казалось, по всему регбийному клубу.
Адам поднял руки (словно говоря: «Сдаюсь, сдаюсь») и прошел по танцполу к микрофону:
– Ладно, ладно. Ш-ш, потише вы. Спасибо. Спасибо.
– Давай к делу! – выкрикнул Майк, лучший друг Адама и тоже, как и он, нападающий первой линии. – Черт возьми, он говорит в таком же темпе, в каком играет. Ме-е-е-е-едленно.
Все эти регбисты радостно завопили и принялись хлопать друг друга по спине. Словно какие-нибудь неандертальцы, собравшиеся вокруг костра в пещере.
Я улыбалась вместе с ними, но вместе с другими подружками спортсменов, пришедшими сюда, ощущала своего рода покорность судьбе: все мы знали, что наступит момент, когда наши парни, все без исключения, спустят штаны и трусы – и, прихлебывая пиво, начнут горланить традиционную «Приди, приди, о колесница»
[8]. До этого я всего трижды побывала в этом клубе, и всякий раз Адам охотно обнажался. Я покосилась на Эми, девушку Майка, и мы обе сделали большие глаза. Мы с ней встречались перед этим один или два раза, но я впервые видела ее такой разодетой. Она старательно откидывала назад свои длинные каштановые волосы, демонстрируя грудь, которая так и норовила вырваться из тесных пределов черного платья, чьи треугольные чашечки явно с огромным трудом справлялись с задачей. Бретелькам, тоненьким, как макаронины, тоже приходилось нелегко. Я не знала, чего мне больше хочется: чтобы они наконец лопнули, показав ее прелести во всей красе, или все-таки оставались на месте (а не то всех самцов, собравшихся в этом помещении, хватит инфаркт, подумала я).
– У твоей мамы небольшой прилив крови к голове, – шепнула мне Пиппа на ухо, прерывая мои ревнивые мысли. – Ничего, если я открою какое-нибудь окно?
Я нашла глазами столик, за которым сидели мои – в самом темном углу. Казалось, они вполне довольны, что притаились там вдали от разбушевавшихся масс. Папа нежно сжимал пинту горького – вторую и последнюю (я слышала, как мама ему об этом напоминает), а она сидела рядом с серебряным ведерком, где охлаждалась во льду бутылка просекко. Казалось, она ее охраняет.
– В честь того, что мы наконец-то встретились, – объявил Адам, когда вручал ей эту бутылку, роскошь которой как-то не вязалась с простонародной обстановкой клуба.
Я смотрела, как непринужденно он держится, и недоумевала, почему потребовалось столько времени, чтобы познакомить его с моими родителями. Мы и раньше трижды пытались что-то такое устроить, но два раза Адама срочно вызывали на работу, а один раз ему пришлось ехать к матери из-за ее очередного каприза.
– Эм, это я, – задыхаясь, сказал он в трубку, когда я уже сидела в блэкхитском баре Côte Brasserie
[9]. Мама с папой уже выехали.
– Привет. – Я улыбнулась. – Ты где?
– Прости, детка, но я, похоже, не смогу.
Я думала, он шутит. Он знал, как мне хотелось познакомить его с моими родителями. Я была уверена, что это очередной его розыгрыш. Но внутри у меня все равно екнуло.
– Тут просто мама в таком состоянии, знаешь…
– Мне очень жаль. – Я отчаянно пыталась удержаться и не показать, как я разозлилась. Все это время я улыбалась сквозь стиснутые зубы.
– Ну да. Извини уж.
– Что значит – «она в таком состоянии»? – Мой возмущенный голос заставил вздрогнуть пару за соседним столиком. Они посмотрели сначала на меня, а потом друг на друга. Удивленно подняв брови.
– Она страшно разволновалась из-за письма, которое ей прислали из муниципалитета.
Тут я вспомнила, что вчера вечером подслушала, как он рассказывает Памми по телефону о наших с ним планах.
– Ты что, издеваешься? – прошипела я.
– Э-э… нет. И было бы неплохо, если бы ты немного сбавила тон.
Я понизила голос:
– Ты можешь разобраться с ее проклятым муниципальным письмом завтра. Сегодня вечером ты мне нужен здесь.
– Я уже въезжаю в Севенокс, – сообщил он. – Загляну к вам, если рано освобожусь.
Я разъединилась, не сказав ни слова. Ах, он уже там? Как он вообще мог к ней отправиться, он же знал, что я его жду? Что мы его ждем?
С тех пор прошел месяц. И вот я смотрела, как он ловко обнимает мою мать одной рукой, являя собой воплощенное очарование.
– О-о, мне он так нравится, – с энтузиазмом заявила мама, алея щеками. – Вот истинный джентльмен.
– Ведь правда? – выпалила я. – Тебе и в самом деле так кажется?
– О, за такого надо держаться покрепче, это уж точно.
Маме сравнительно легко угодить. А вот с папой всякому моему потенциальному поклоннику приходилось куда труднее.
– Ну, какого ты о нем мнения? – спросила я отца, как только Адам удалился за пределы слышимости.
– Ему надо еще многое сделать, чтобы доказать, что он чего-то стоит, – проворчал папа.
– Гляжу, он его сразу заобожал, – язвительно заметил Себ, сидевший рядом с ним.
Я посмотрела на Пиппу, которая уже стояла передо мной.
– Как там мама, все нормально? – спросила я. Отсюда я видела, что окна за их спиной запотели и по ним бегут ручейки влаги.
– Ну да, – кивнула она. – Обычный ее прилив, но она боится открыть окно, на улице же так холодно.
Еще не наступил март, и стояли довольно сильные морозы.
– Кто-нибудь обязательно начнет жаловаться, – согласилась я. – Но придется уж им смириться.
Пиппа кивнула:
– Никаких проблем. Кстати, кто этот парень, у меня за правым плечом? В розовой рубашке?
