– Вот как? – отозвалась я. – Надо же. Странно.
– Да, придется вернуться сюда завтра.
– Неужели вас заранее не предупредили, что сеанс перенесли? – осведомилась я.
– Кажется, они послали извещение… по почте. – Она осеклась. Я испытывала болезненное удовлетворение, видя, что ей явно не по себе. Мне пришло в голову, что она могла бы лучше к этому подготовиться. К такой вот случайной встрече – если вдруг она произойдет.
– Правда? Удивительно, что вы его не получили.
Сколько мне еще притворяться? Я выдвинула стул и уселась напротив нее.
– Сказать вам, что происходит на самом деле?
Она воззрилась на меня суровым взглядом, точно бросая мне вызов: ну-ка, попробуй заявить мне об этом в лицо.
Я наклонилась вперед:
– А происходит вот что. У вас нет и никогда не было рака, верно?
Она глянула на меня так, словно я дала ей пощечину.
– Что? – выдохнула она. – Да как ты можешь!
Я не стала обращать внимания на слезы, выступившие у нее на глазах. Я давно привыкла к этим искусственным водопадам. Она умела включать их в любой момент.
– Неужели вы собираетесь и дальше ломать комедию? – спросила я недоверчиво.
– Я не понимаю, на что ты намекаешь, – заявила она. – Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Думаю, понимаете, – заметила я. – Вы даже ни разу не приближались к палате химиотерапии, ведь так?
– Разумеется, я там была, – возразила она. Голос ее делался все громче. – И завтра мне опять нужно туда явиться.
– Нет, вы там ни разу не были. Знаете, как я это выяснила? – Я блефовала, но мне хотелось вынудить ее раскрыть карты. – Потому что я только что заходила туда. И они говорят, что никогда про вас не слышали.
Она стерла слезу и безрадостно рассмеялась.
– Можешь думать что хочешь, – проговорила она.
– О, я-то знаю, что мне думать. – Но я чувствовала себя немного сбитой с толку. Все разворачивалось не так, как я представляла. – Интересно, что об этом подумает Адам?
По ее щекам покатились слезы.
– Ему незачем об этом знать, – тихо ответила она.
Вот это уже больше похоже на то, что мне хотелось от нее услышать.
– Вы понятия не имеете, как долго я ждала этого момента, – произнесла я. – Когда можно будет всем показать, кто вы на самом деле.
– Тебе нельзя ему говорить, – пробормотала она, закрывая глаза. Ресницы у нее слиплись неопрятными комками. – Это будет конец всей…
– Это будет конец всей вашей лжи, всех ваших обманов. Он поймет, что вы за человек. Поймет, что вы совсем не та идеальная мать, которой притворяетесь.
– Тебе нельзя ему говорить, – повторила она.
– Вот увидите, я ему скажу, – пообещала я, отталкивая стул и поднимаясь. – Вот увидите.
И я направилась прочь – к новой жизни, в которой ее не будет. Я даже осмелилась представить себе мой будущий мир, то, каким он станет. Свободным от всех этих переживаний. Полным любви. Но не успела я пройти мимо нее, как она спросила:
– А ты-то как собираешься объяснить ему про Джеймса?
Я так и замерла:
– Что?
Она пригвоздила меня взглядом:
– Как ты собираешься объяснять своему жениху, что тайком от него встречалась с его братом?
Кровь у меня заледенела, а мозг стал спешно прокручивать историю с Джеймсом: где мы встречались, что он мне говорил. Нас ведь никто не мог там увидеть, правда? Что она знает? Могла ли она заметить, что каждый взгляд длился на секунду дольше, чем полагалось бы? Что всякий раз, когда мы с ним виделись, его поцелуй в щечку был чуть-чуть нежнее, чем следовало? Все это пустяки, но говорят они о многом.
Я подумала: она тоже пытается блефовать. Хватается за соломинку. Я посмотрела на нее. И, несмотря на мощный поток картинок, мелькавших в моем мозгу, я старалась глядеть на нее твердо и уверенно.
– И вы всерьез полагаете, что между мной и Джеймсом что-то есть? – Я небрежно рассмеялась.
Она кивнула:
– О, я в этом уверена. Хочешь знать, как я выяснила? – спросила она, меняясь со мной ролями. – Я сама велела ему это сделать.
37
Я не спала всю ночь – то плакала на диване, то бегала в туалет, потому что меня тошнило. Как могло до такого дойти? Я наконец-то нашла способ сокрушить ее, уничтожить раз и навсегда. Но я понимала, что это обойдется мне слишком дорого. В этом раунде мне не победить. И она это знает.
Да, я давилась от ярости, меня тошнило от одной мысли о том, что Памми сделала с Ребеккой. И в то же время горько было вспоминать о тщетных попытках Джеймса соблазнить меня – чтобы поймать на измене и тем самым ублажить мать-психопатку. Как ей удавалось делать так, чтобы он выполнял малейшие ее капризы? Почему он с такой готовностью кинулся обольщать меня по ее приказу? Казалось, она обладает какой-то непонятной властью над своими сыновьями, и никто из них не готов разорвать эти цепи.
Меня как будто изнасиловали. Противно было думать о том, как Джеймс подкатывался ко мне по наущению матери: я чувствовала себя грязной, словно в мое существование, в меня вторгся какой-то отвратительный захватчик. Похоже, она не остановится ни перед чем, лишь бы изгнать меня из их жизни.
Адам всю ночь продрых как убитый. Когда он проснулся и вышел в гостиную, ему хватило одного взгляда, чтобы заметить:
– Видок у тебя паршивый.
У меня не нашлось сил, чтобы ответить.
– Кофе хочешь? – спросил он.
Я покачала головой. В данный момент я не могла бы придумать ничего более гадкого.
– Да в чем дело? – спросил он, наполняя свою чашку горячей водой. – Думаешь, у тебя грипп или что-нибудь такое?
Я потерла глаза. Вчерашняя тушь сошла не до конца (несмотря на все слезы, которые я пролила) и теперь оставляла следы на пальцах.
– Честно, не знаю, – ответила я. – Просто чувствую себя так, словно меня отравили.
– Что ты вчера ела? Вы что-нибудь ели с мамой?
Я покачала головой.
Он подошел, уселся рядом со мной на диван, с шумом втягивая жидкость из чашки. Кофейная вонь ударила мне в ноздри, и я зажала рот ладонью, но мне все-таки не удалось сдержать струю рвоты, которая выплеснулась на журнальный столик.
– Елки-палки! – вскричал Адам, вскакивая с дивана и проливая на ковер содержимое чашки, которое оказало на меня такое пагубное воздействие.
– О господи. Прости меня, пожалуйста. – Еще произнося это, я подумала: почему я первым делом порываюсь извиниться? – Минутку. Сейчас сбегаю в ванную, а потом все тут приберу.
