– Самая подходящая работа для тебя, – одобряет она. – Ты всегда была очень чуткой. А как поживает твоя сестра?
Я рассказываю, что Бонни замужем и у нее двое сыновей, которых она обожает, но умалчиваю о том, что едва ли не каждый день я нервно наблюдаю за ней в поисках признаков, что ей нестерпимо, смертельно хочется выпить. Я тут же вспоминаю, что так и не сообщила сестре, куда поехала.
Я смотрю на телефон, стоящий на подоконнике, соображая, можно ли отсюда позвонить, когда Энни говорит:
– В тот день, когда твои родители приехали на остров, Бонни кричала так, будто ей уже не нравилось все вокруг. – Она делает паузу. – Я рада, что она наконец счастлива. А как ваш отец?
– Папа переехал, – начинаю я и, не выдержав, опускаю взгляд, играя с ручкой чашки.
– Я знаю, что он ушел, дорогая, – помогает мне Энни. – Твоя мама мне об этом писала. Ты его часто видишь? Он по-прежнему с той женщиной?
– Да, с Оливией. – Я делаю глубокий вдох. – Отчего-то они все еще вместе, и я вижу его не так часто, как хотелось бы, – вздыхаю я. Энни пристально всматривается в меня, ожидая подробностей, однако я лишь добавляю: – Не знала, что вы с мамой общались.
– Мы не общались, только писали друг другу, если нужно было сообщить что-то важное. Когда ваш папа ушел, она прислала длинное письмо. Мне показалось, ее больше задел выбор мужа, чем сам поступок.
– Правда?
– Ладно, дело прошлое, – отмахивается Энни. – А ваш брат, как он сейчас?
Любопытно, что мама не сочла уход Дэнни достойным упоминания в письме.
– Дэнни тоже уехал. Мы ничего о нем не знаем, но мне кажется, он так и хотел.
– Так и не вернулся? – Энни откидывается на спинку стула и снова смотрит в сад. Значит, мама ей все же сообщила.
– Да, все так и не наладилось, – говорю я, и мы погружаемся в тягостное молчание.
Наконец Энни произносит:
– Однако ты все-таки приехала, и, повторюсь, – в самый неподходящий момент, Стелла. – Она поворачивает голову и смотрит мне прямо в лицо. – Возвращайся, когда все уляжется, когда все… – она замолкает, подбирая подходящие слова, – …все вернется в привычное русло.
Я допиваю свой чай и ставлю чашку на стол, аккуратно отодвинув ее.
– Энни, маме очень нравилось на острове, правда?
Женщина вопросительно смотрит на меня.
– Я точно знаю, она никогда не мечтала жить где-то еще, – добавляю я.
Она беспокойно ерзает на стуле и все еще медлит с ответом.
– Мне никогда было не понять, почему она позволила отцу увезти нас.
– Я не знаю, чего ты от меня хочешь, Стелла, – тихо, но твердо говорит Энни.
– Если кто-то и знает правду, так это ты, – не сдаюсь я. – Вы с мамой всегда дружили. Она относилась к тебе как к матери, особенно после смерти бабушки.
Энни низко опускает голову.
Я беру ее за костлявую руку и мягко сжимаю, опасаясь, что надавлю чересчур сильно. Ее запястья кажутся слишком хрупкими, и мне становится грустно от мысли, как же ей, должно быть, досталось за последние дни.
– Мама тебе доверяла. Я уверена, она поделилась бы с тобой всем, о чем думала.
Энни смотрит на меня снизу вверх:
– К чему ты клонишь?
– Она о чем-то узнала? – спрашиваю я.
Губы Энни приоткрываются, она делает еле заметное движение головой, и я читаю в ее глазах – она что-то от меня утаивает. Я жду ответа. Моя работа научила меня ждать.
Выпрямившись, насколько позволяла ее спина, Энни произносит:
– О чем идет речь, Стелла?
Ее голос дрожит от неуверенности, и я почти вижу, как Энни затаила дыхание. Как профессионалу, мне совершенно ясно, когда вопросы задают для отвлечения внимания. Энни знает, почему моя мать согласилась уехать, теперь я в этом не сомневаюсь.
Я никогда и ни с кем не говорила о том, что видела перед нашим отъездом. Сделать это сейчас означало бы вывалить наружу все, что я затолкала в одну из своих воображаемых коробок.
– Мама узнала, что у отца был роман? – вырывается у меня.
– Интрижка? – Энни в момент расслабляется, откинувшись на спинку стула. – Почему ты так решила? Я ни на минуту не думаю, что у вашего папы был роман.
Энни, похоже, так позабавило мое предположение и, как ни странно, даже принесло облегчение, что я невольно улыбаюсь в ответ, вопреки вопящему внутреннему голосу: «Но я же сама видела!»
Энни поднимается, относит кружки в раковину и принимается мыть. Вернувшись, вместо того, чтобы присесть, она останавливается у стола.
– Это прошлое, Стелла, – тихо говорит она. – Лучшее место для многих вещей.
– Но это мое прошлое. Я имею право знать, что заставило нас уехать!
– Никакого права у тебя нет, если твоя мама не хотела, чтобы ты знала.
– Значит, что-то было. Умоляю, пожалуйста, скажи!
– Мне нечего тебе сказать, – отвечает Энни, хотя я знаю, что она подразумевает другое – она не готова ничего мне сказать. Спустя много лет она остается верной моей матери.
Сникнув, я откидываюсь на спинку стула. Мы больше не говорим, но я не хочу уходить, хотя, похоже, Энни только этого и ждет. Кивнув, будто смирившись с ее ответом, я заговариваю о найденных останках:
– Должно быть, это страшно, ведь на острове никто не пропадал. Наверное, все теряются в догадках, кто это может быть.
– Разумеется, – хмурится Энни.
– Но никаких версий пока нет?
– Ты все-таки веришь, что я знаю все секреты, Стелла, – говорит, улыбнувшись, Энни. – Ты сейчас похожа на Фрею Литтл.
– Я не хотела, – спохватываюсь я. – Просто меня не покидает мысль, что это кто-то из наших знакомых.
Энни медленно кивает, однако ничего не отвечает.
– Я надеялась повидать на острове своих подруг.
Она улыбается, тяжело опершись рукой о стол и вытянув ногу. Кажется, ей больно стоять, и мне сразу становится неловко.
– Кого же? – спрашивает она.
– Джилл.
По ее лицу пробегает тень, и на мгновенье она смотрит на меня с отсутствующим выражением.
– О, моя дорогая, – она сжимает руки, но тут же разжимает их, чтобы коснуться моего плеча. – Я думала, что твоя мама сказала тебе. Дорогая, Джилл мертва.
Глава 11
– Джилл умерла? Когда? Как? Что случилось? – дрожа всем телом, повторяю я. Руки Энни скользят по моим плечам, находят мои трясущиеся руки, чтобы обхватить их и унять дрожь.
– Много лет назад, – отвечает она. – Ей было всего девятнадцать.
