– Но это было так давно! Почему я ничего не знала?
Энни, не отрывая от меня взгляда, качает головой.
– Значит, мама тоже не знала. Она не стала бы скрывать это от меня!
Энни отзывается не сразу:
– Знала. Я сама ей об этом сообщила.
– Но… но… почему она ничего не сказала мне? – запинаясь, произношу я, убирая одну руку, чтобы утереть слезы.
– Этого я не знаю, Стелла. – Энни снова наваливается на столешницу, и мне хочется силой усадить ее на стул. – Вероятно, не хотела причинить тебе боль.
– Это безумие. Я не верю! Мама не могла так поступить со мной, – вырывается у меня. – Я так хотела увидеть Джилл. – Слезы беспрерывно текут по моим щекам, несмотря на мои попытки утереть их. – Ради Бога, отчего она умерла?
– Заболела, и болезнь развивалась стремительно, – Энни отходит, берет с тумбочки коробку с салфетками и протягивает мне. Я беру одну из салфеток и промокаю ей глаза. – Было слишком поздно что-то предпринимать.
– Как она заболела? – Я хочу знать все подробности.
– У нее начались боли в груди, стало трудно дышать, а потом развилась сердечная недостаточность. Все произошло очень быстро.
– Сердечная недостаточность? – недоверчиво повторяю я. – В девятнадцать лет? И никто не знал о такой проблеме?
– Нет, – твердо говорит Энни. – У нее было редкое заболевание. Только, пожалуйста, Стелла, не нужно расспрашивать об этом Тейлоров – Боб и Руфь так и не оправились после потери, – добавляет она с горечью.
Я неотрывно смотрю на Энни, но она не отвечает на мой взгляд.
– Мы были так близки, – вспоминаю я.
– Я помню. Вы были неразлейвода.
– Может, Руфь захочет поговорить со мной? – В памяти всплывает образ с фотографии из Интернета: в группе местных жителей Руфь жмется с самого края. Даже представлять не хочу, как она истерзана этой трагедией. – Наверняка захочет, – продолжаю я. – Мама сделала бы для Джилл все, если бы мы не уехали.
– Нет. – Энни непреклонна. – Руфь так и не смогла прийти в себя, и твое появление причинит ей огромную боль. Пожалуйста, держись подальше от них обоих. Ох уж эти останки в саду… – бормочет она. – Говорю тебе: сейчас нам всем не до визитов, Стелла.
Я недоверчиво качаю головой. Я всегда уважала Энни, на острове к ней все относились с почтением, – но как она себе представляет, чтобы я уехала, не повидавшись с Руфью?
– Если бы мама мне рассказала… – Я замолкаю.
– На утесе над бухтой есть скамья, – произносит Энни. – Боб поставил ее в память о дочери. Можешь сходить туда.
– На утесе? – удивляюсь я. – Но… – От нахлынувших воспоминаний мое сердце вновь замирает: я всегда могла без страха подбегать к самому краю обрыва, в то время как Джилл испуганно держалась позади и беспокойно звала меня к себе.
– Так он решил, – перебивает Энни, знающая не хуже меня, как Джилл боялась высоты. Тот факт, что Боб выбрал именно это место для памятной скамейки, заставляет меня содрогнуться от неприязни к нему. – А теперь, моя дорогая, – говорит Энни, – тебе лучше всего отправляться домой.
Горе и гнев, сменяя друг друга, захлестывают меня, когда я покидаю дом Энни. Холодный ветер свищет повсюду, и я сворачиваю в лес, укрываясь среди деревьев, вместо того чтобы идти по тропинке. В лесу воздух прохладнее, но здесь я чувствую себя спокойнее. Я пробираюсь между толстыми стволами, прокладывая собственную тропу, но все же держась края леса и не углубляясь в чащу, как делала это раньше не задумываясь.
Засунув руки поглубже в карманы, я шагаю, пока не выхожу на тропу возле подножия утеса, которая наконец приводит меня к памятной скамье, гордо водруженной у самого обрыва.
Бронзовая табличка, прикрепленная с обратной стороны скамьи, гласит: «В память о нашей дочери Джилл. Ты всегда будешь в наших сердцах». Я обвожу пальцем выгравированные буквы, и слезы снова текут по моим щекам, когда я представляю, как Руфь пишет слова, подбирая те, что в двух коротких фразах передадут все ее чувства. Помню, как нелегко нам далась надпись для маминой надгробной плиты: мы с Бонни долго спорили и в конце концов остановились на варианте, который в итоге совсем не отражал моих чувств.
Должно быть, писать эпитафию единственной дочери немыслимо и невыносимо. Не могу представить, через какие муки прошли Руфь и Боб, потеряв дочь совсем юной.
Сидя на скамейке Джилл и глядя на море, я мысленно молюсь за свою подругу. Комок застревает в горле, когда воспоминания о наших с Джилл играх проносятся в голове, словно черно-белый фильм. Вот мы стоим на краю обрыва, на несколько футов ближе, чем я сейчас. Джилл крепко сжимает мою руку, а я считаю в обратном порядке от десяти.
– Шесть шагов вперед, – говорю я ей, – вот и вся наша задача на сегодня.
Ее рука напрягается, но Джилл хихикает, я тоже начинаю смеяться, и вскоре мы хохочем так, что падаем на землю, а потом лежим и смотрим в небо, все еще смеясь.
Мы не знали, что нам готовит будущее. Я бы ни за что не поверила, что к концу лета уеду с острова. Джилл не догадывалась, что ей осталось всего семь лет жизни.
Однако сейчас я твердо знаю одно: несмотря на предупреждение Энни, я не уеду с Эвергрина, не повидав Боба и Руфь.
Остров Эвергрин
19 июля 1993 года
Прошло всего несколько часов, прежде чем Дэнни вернулся с ночевки на пляже, вбежав домой с красными мокрыми глазами. Опасения Марии оправдались. Сын метнулся к лестнице и в несколько прыжков одолел ступеньки. Мария позвала его, но дверь в комнату Дэнни уже закрылась.
Спустя несколько минут прибежала запыхавшаяся Стелла: бросив сумку, она согнулась, упираясь руками в колени и пытаясь отдышаться.
– Что стряслось? – Мария наполнила для нее стакан воды, выдвинула стул и, присев на краешек, взяла дочь за руки: – Кто-то что-то сказал? Почему ты так бежала?
Вопросы выскакивали один за другим – Мария не могла дождаться, когда Стелла наконец отдышится и сделает глоток воды.
– Я всю дорогу бежала за ним, но его же не догнать! Он не остановился.
Мария решила позже разобраться, почему Дэнни, зная, что маленькая сестренка бежит за ним с самого пляжа, не потрудился ее подождать, однако сейчас ей необходимо было выяснить, что произошло.
– Дэнни не захотел присоединиться к нам с самого начала. Я пыталась его уговорить, но он молча сидел на своем спальном мешке у пещеры.
Мария кивнула. Как она жалела, что прислушалась к словам мужа, вместо того чтобы слушать свое сердце.
– Когда я в следующий раз оглянулась, его уже не было, – продолжала Стелла. – Я сказала Джилл, что надо его поискать, но мы жарили пастилу на костре, и… – Она замолчала и потупилась.
– Стелла, ты не сделала ничего плохого.
