Высадившись в Пул-Харборе, я снова набираю номер Бонни, однако ответа по-прежнему нет. Когда полчаса спустя происходит то же самое, мне приходит в голову, что она делает это намеренно, давая мне понять, что она контролирует ситуацию, после того как я в последний раз оборвала разговор. Я нахожусь почти в Винчестере, когда Бонни наконец звонит мне после визита к ней полиции.
– Когда ты узнала? – тут же спрашивает она.
– Утром, – вру я, устав объяснять, что на Эвергрине нет мобильной связи. – Я побежала на паром, как только услышала. И с тех пор я тебе звоню.
– У меня не было с собой мобильного.
Отговорка не выдерживает никакой критики, но я не собираюсь спорить, сообщаю лишь, что подъезжаю, и уже через десять минут звоню в дверь.
– Тетя Стелла! – Гарри расплывается в улыбке, открывая мне. – А мама сказала, что ты уехала!
– Привет, Гарри, – на ходу я целую его в щеку. – Почему ты не в школе?
– Я заболел, – объясняет он и громко кашляет. – Мама сегодня странная, – тихо добавляет он. Услышав звук полетевшей на пол сковороды, он многозначительно приподнимает брови. С кухни доносится ругань Бонни. – Ты точно хочешь остаться?
– Останусь ненадолго, – отзываюсь я, поняв, что племянник не в курсе происходящего.
Гарри следует за мной на кухню, объявляя о моем появлении, будто я королева. Так он делал с самого нежного возраста, однако сегодня Бонни даже не поворачивает головы в его сторону.
– Видишь, – шепчет он с драматической интонацией, чтобы Бонни услышала. – Странное настроение.
– Гарри, дай нам поговорить, – говорит сестра, выпрямляясь и растирая поясницу. – Пожалуйста, – добавляет она мягко, и мне становится любопытно, почему Бонни проявляет нежность исключительно в общении со своими детьми.
Как только Гарри выходит, она поворачивается ко мне.
– Наш брат. – Она качает головой. Мне бросается в глаза ее бледность. Бонни глубоко дышит, и я вижу, что таким образом она старается успокоиться.
– Мне так же скверно, как и тебе, – произношу я, ведя ее за руку к диванам у двери в сад. Последние семнадцать часов меня трясет как в лихорадке. – Что тебе сказали полицейские? Я не знаю никаких подробностей.
Бонни пересказывает то немногое, что знает: утром Дэнни увезли в Дорсет на допрос по делу об убийстве Айоны.
– А где он живет? – интересуюсь я, но Бонни лишь пожимает плечами.
– Я не знаю. Не уверена, что у детективов есть какие-то доказательства. А они должны быть очень весомыми.
– Бонни, – перебиваю я, понимая, что сестра знает еще меньше моего, – Дэнни сам пришел в полицию и признался в убийстве. Прости, я думала, что тебе сообщили.
Откидывая мою руку, сестра разворачивается на диване и смотрит мне прямо в глаза:
– Нет. Господи, я не знала.
– Не понимаю, зачем ему было это делать. Тут что-то не вяжется.
Всякий раз, думая о том, что мой брат убил Айону, я вынуждена справляться с дурнотой.
– Чертов ублюдок! Зачем он ее убил?! – кричит Бонни в бешенстве.
– А по-моему, она ему нравилась, – я сбрасываю ботинки и подтягиваю ноги на диван, обхватив колени. Я твердо помню, что Дэнни был увлечен Айоной.
– Он был ею одержим, а это большая разница с тем, чтобы любить кого-то как нормальный человек. Нашим родителям нужно было вовремя спохватиться. – Бонни морщится: – Ты помнишь ту птицу? Фу!
Я киваю, борясь с тошнотой.
– Мама несколько дней вытаскивала перья с его свитера. После того случая даже она не нашлась, что сказать.
– Он же объяснил, что нашел ее уже такой, – бормочу я, хотя история Дэнни противоречила той, что Айона рассказала Бонни. И я сама видела рисунок брата: птица выглядела необычно, неправильно. Это было так не похоже на другие его рисунки.
– Надо было догадаться, что однажды он выкинет нечто подобное, – мстительно продолжает Бонни. – Я просто не думала, что он уже сделал это.
– Бонни, не говори так.
– Ты что, всерьез его защищаешь? – вскидывается сестра. – Ты мне только что сказала, что он признался! Он хранил это в тайне четверть века, и черт, родители, судя по всему, тоже знали. – Она опускает голову на руки, впившись пальцами в волосы и кожу. – А я-то думала, это моя вина. Все это время думала, что мы уехали оттуда из-за меня!
– Что ты имеешь в виду? – удивляюсь я. – При чем тут ты?
– Это не имеет значения.
– Имеет.
– Я сказала, что это не важно! – повышает голос Бонни.
Спустя мгновение я спрашиваю:
– Это связано с тем, что вы с Айоной поссорились?
– Слушай, забудь, – со злостью в голосе говорит сестра, и я отворачиваюсь к окну. Молчание длится долго, и когда я уже собираюсь заговорить, Бонни произносит: – Дэнни однажды за ней увязался. Когда она вышла из нашего дома, он потащился за ней на поляну у утеса. Ей пришлось его прогнать, чтобы избавиться от него.
– Странно, это не похоже на Дэнни.
Я отчетливо помню нашего брата, здоровяка и увальня, с вечно опущенной головой, будто он не смотрит, куда идет. Я никогда не видела его таким, каким видели другие. Для меня он был просто братом: растерянным, но прежде всего мягким и нежным. Мое сердце сжимается при мысли, что Дэнни сейчас в тюрьме: никогда не поверю, что он способен на убийство.
– Наверняка это был несчастный случай. Дэнни никогда никого не обижал.
– Ты опять его защищаешь! – кричит Бонни. – Совсем как мама и папа. Да что с вами такое? Неужели ты не можешь смириться с тем, что он совершил что-то ужасное? Он должен быть наказан! – Ее голос становится выше, и в комнате наверху слышится громкий удар в пол. Бонни переводит взгляд на потолок и продолжает уже тише: – Я не говорила Гарри. Я не собираюсь ничего рассказывать мальчикам, а Люк в отъезде, так что он еще не знает. Тебе придется отправиться к отцу и рассказать о случившемся, если его еще не арестовали.
– Бонни, мы же еще ничего не знаем. Перестань выдумывать.
Сестра вскакивает и отходит к окну во двор. Она стоит спиной ко мне, сжимая кулаки.
– Я не стану говорить об этом отцу, – произносит она, натянутая как струна. Вернее, как сжатая пружина, которая вот-вот лопнет. – Я не желаю иметь к этому никакого отношения. Я не допущу, чтобы пострадала моя семья.
Мне очень хочется возразить, что Дэнни и отец тоже члены ее семьи, но у Бонни свое мнение. И в то время как сестра станет виртуозно отстраняться – так, как она умеет, – я буду тем, кто собирает осколки и складывает их во что-то целое. Потому что другой семьи у меня нет.
Я откидываю голову на спинку дивана, стараясь разобраться в этих осколках.
– Если родители знали, думаешь, поэтому мама и отпустила Дэнни? – спрашиваю я.
