– Погода хорошая, – говорю я, кивая на улицу. – Прохладно, зато дождь перестал.
Отец переводит взгляд на заднюю дверь: через дверное стекло виден маленький ухоженный садик.
– У меня был… э-э-э… – он дергает пальцем, подыскивая слово. – Ну… Человек.
– Человек?
– Да, – папа начинает волноваться. – Но формы на нем не было. Ты понимаешь, о чем я?
– Детектив?
– Да! – Он хлопает ладонью по столу. – Детектив приходил вчера и хотел со мной поговорить.
– Он задавал вопросы?
– Что ты, родная! – папа выразительно смотрит на меня, будто я и сама должна это знать.
– Ты понял, о чем они хотят поговорить?
Папа приподнимает плечи и разводит руками.
– Наверно, о Дэнни, – подсказываю я. – И о теле, которое нашли на острове.
– Помнишь, какой домик на дереве я вам построил? – расплывается в улыбке папа. – Я почему-то начал часто о нем вспоминать.
– Помню, – грустно улыбаюсь я.
– Целую неделю его сколачивал, и вы с Дэнни просто сгорали от нетерпения в ожидании, когда все будет готово. Я укрепил его на дубе. Надеюсь, домик все еще там.
– Думаю, да, – соглашаюсь я с упавшим сердцем.
– Тебе нравилось подолгу сидеть в нем, а Дэнни проводил там больше времени, чем на земле. Он всегда был там, – говорит папа, но его взгляд мутнеет. – Ваша мама считала, что мальчика надо оставить в покое, а я возражал.
– Вот как? – оживляюсь я, заинтригованная этой разницей во мнениях, которую, насколько я помню, никогда не замечала.
– Ваша мама слишком опекала их обоих, – бормочет папа еще тише, – особенно Бонни.
– Неужели, папа?
Отец вскидывает глаза, словно спохватившись, что говорит вслух.
– Мария всегда была прекрасной матерью, – заявляет он. – Она обожала вас всех троих. Вы не должны это забывать.
Я улыбаюсь и опускаю глаза.
– Мне кажется, полиция хотела поговорить с тобой о Дэнни.
Папа рассматривает свои худые пальцы, обтянутые сухой кожей, и кисти рук, покрытые старческими пятнами.
– Тебе что-нибудь известно? – Я тянусь к его рукам, которые снова дрожат – кончики пальцев выбивают еле слышную дробь на столе. – О том, что произошло с Айоной?
Его глаза начинают наполняться влагой, и я мягко сжимаю папину руку.
– Ее нашли на острове, – произносит он.
– Да, но знаешь ли ты еще что-нибудь? – настаиваю я. – Как ты думаешь, Дэнни имеет к этому какое-то отношение?
Отец поднимает на меня глаза. Тонкие губы разжимаются, и он издает тихий стон:
– О-о-о… Боже мой, Стелла, я не знаю. Все может быть. Я думаю, наверно, он это сделал.
Сердце срывается в бешеный галоп. Я отдергиваю руку. Теперь, когда отец сказал это, я вдруг понимаю, что это далеко от того, чего я от него ожидала.
Папа хмурится, отчего лоб покрывается глубокими морщинами, и начинает водить пальцами по столу, будто пытается что-то сказать, но не в силах подобрать слова. Наконец он произносит совсем невпопад:
– Я так любил мой паром… Мне так нравилось управлять своей лодкой.
– Это правда, папа, – шепотом подтверждаю я. – Я часто приходила на пристань и ждала, когда ты вернешься.
– Да, ты всегда прибегала меня встречать. Когда-то мы были счастливы там, – говорит отец. – И ты радовалась больше всех. Ведь ты родилась на острове.
– Знаю, Энни Уэбб помогала мне родиться, – я улыбаюсь, вспомнив историю, которую часто просила родителей пересказать для меня. – Вы с мамой говорили, что я ни за что не подождала бы до материка.
Папа чуть приподнимает плечи.
– Слава Богу, что рядом оказалась Энни, – продолжаю я. – Ей пришлось делать все, что делает акушерка.
– Энни всегда была рядом, – соглашается папа уже не так меланхолично, и я боюсь, что он снова сейчас замолчит, однако он неожиданно добавляет: – Мы бы не переехали на остров, если бы не она.
– Вы знали Энни до Эвергрина? – изумляюсь я.
– Может, это и не ее рук дело, – продолжает он, водя пальцем по столу и не глядя на меня, явно раздраженный какой-то мыслью. – Может, это сделала Джой.
– Бабушка? – уточняю я.
Отец пожимает плечами.
– Да, но об этом тебе лучше спросить твою маму.
– Но я не могу, папа, – шепчу я, наклоняясь к нему. – Маму больше нельзя ни о чем спросить.
Отец поджимает губы и тяжело вздыхает.
– Да, думаю, что тебе и не стоит этого делать. – Откинувшись назад, он смотрит на меня: – Как у нее дела? Она здорова?
Я мелко трясу головой из стороны в сторону.
– Папа, она же…
– Я сожалею, что так получилось между ней и мной, – тихо добавляет он. – Я никогда не хотел, чтобы ей было больно. Никогда не хотел, чтобы мы расстались.
– О, папа. Что случилось со всеми нами? – говорю я, утирая слезы.
– Я ее очень любил… – Он хмуро опускает голову. – Ты останешься на чай? Оливия, кажется, скоро придет.
Я бросаю взгляд на часы, а папа поднимается и направляется к раковине, выглянув в сад.
– Папа, ты же помнишь Айону? – спрашиваю я.
– Да, – тихо отзывается он.
– Ты не знаешь, зачем она на самом деле приезжала на Эвергрин? Ведь она не училась в университете.
Я внимательно наблюдаю за ним и вижу, как напрягаются его плечи.
– Айона кого-то искала, – произносит он. – Но, по-моему, так и не нашла.
– Кого?
Отец качает головой. Когда он оборачивается, опираясь руками о край раковины, то вид у него снова взволнованный.
– Все это уже не имеет значения, – говорит он. – Много воды утекло с тех пор.
– Кое-что по-прежнему важно, – возражаю я. Отец смотрит на меня вопросительно. – Я видела тебя, папа, – выдаю я и тут же вспоминаю слова моей клиентки: «Узнав правду, я лишилась возможности жить в неведении». – Я вас застала, – продолжаю я уже не так уверенно. – Тебя и Айону. У вас был роман?
Папа недоверчиво смотрит на меня.
– Что? Нет! – кричит он. – Как ты вообще могла такое… – Он неистово трясет головой и округленными глазами обводит комнату, как испуганный ребенок. – Где Оливия?
– Папа, прости, – я встаю, чтобы подойти к нему. – Я не хотела тебя расстраивать.
Отец выходит из кухни, и я бегу за ним, увидев, что он остановился у входной двери, сжимая и отпуская край перил.
– Я не… – Он смотрит на лестницу и затем на меня, что-то ища глазами, но я не понимаю, что ему нужно. – Я не знаю, что я делаю, – признается он наконец с перепуганным видом.
