С бьющимся сердцем она достала из сушилки стакан, налила холодной воды и только потом разглядела Стеллу в углу кухни, которая оттуда наблюдала за ней.
– Привет, милая. – Мария поставила стакан и обернулась. Она никак не могла отдышаться, но Стелла будто ничего не замечала, рассеянно жуя прядь своих густых волос. Мария протянула руку и вынула прядь изо рта дочери.
– Мам, мне надо с тобой поговорить, – Стелла еле сдерживала слезы.
– Что случилось? – обмерла Мария. Господи, да что же это? Ей показалось, что она больше не вынесет.
– Джилл в беде.
Мария ощутила невыразимое облегчение, однако не подала виду и поинтересовалась у дочери, что произошло.
– Она взяла с меня слово, – по щеке Стеллы покатилась единственная слеза, и Мария увидела, как сильно ее мучает случившееся.
– Расскажи мне, – мягко настаивала она. – Ты же знаешь, я все смогу решить.
Стелла кивнула.
– Он опять это сделал, – тихо сказала она, и Мария похолодела, догадавшись, что сейчас услышит.
– Кто сделал и что?
– Ее отец. Он ее бьет, – Стелла всхлипнула и уткнулась в грудь матери. Мария обняла дочь, прижавшись щекой к ее волосам.
– Ты правильно поступила.
– Только обещай, что ничего никому не скажешь! – взмолилась Стелла. Мария не раздумывая пообещала, солгав. Гораздо легче ей было бы промолчать, чем стоять лицом к лицу с Бобом, но речь шла о безопасности ребенка, и несмотря ни на что, это оставалось для нее главным.
Вспоминая тот день, Мария будто наяву видела лицо Боба, когда он открыл ей дверь, вытирая нечистые руки кухонным полотенцем и засовывая его за пояс брюк. Как вытянулось его лицо, когда она начала говорить о своем беспокойстве за Джилл. Мария ожидала взрыва негодования, оглушительного крика или хотя бы каких-то слов, но Боб молча слушал, и чем спокойнее он оставался, тем больше Марии было не по себе.
Наконец она замолчала. Лицо Боба превратилось в маску еле сдерживаемой ярости. Огонь горел в его глазах, а руки сжались в тугие кулаки. Поняв, что перешла грань, Мария оцепенела от страха, готовясь к удару, который в любой момент мог последовать самым буквальным образом.
Вместо этого Боб приблизился к ней, и лицо его исказилось от гнева.
– Даже не смей думать, что я тебе что-то должен после всего этого, – проговорил он размеренным и неестественно спокойным голосом. Годы взаимного доверия и укрывательства испарились в один миг. – Я хочу, чтобы отныне твоя дочь больше не приближалась к моей. А теперь убирайся из моего дома!
Мария бежала не оглядываясь. В следующий раз, когда ей довелось снова увидеться с Бобом, они не стали возвращаться к этому разговору, поскольку к тому времени внимания требовали другие, более важные дела.
Но всякий раз, когда после ухода Дэвида и замужества Бонни Стелла умоляла ее вернуться на Эвергрин, Марии казалось, что от этой идеи по ее спине скатываются острые осколки льда.
Через пять дней после скандала с Бобом судьба снова связала Марию с ним, да так, как она и представить не могла.
Тогда она поняла, что ее семья никогда больше не сможет вернуться на Эвергрин.
Настоящее
Глава 28
Сейчас четыре часа дня, и я бегу вдоль гавани к единственной оставшейся ярко-желтой лодке. По выходным на Эвергрин всего два рейса, и последний катер вот-вот уйдет.
К тому времени, когда мы подходим к острову, небо уже затянуто черными тучами. На пристани начинают мерцать фонари, но я рассчитываю добраться до пансиона Рэйчел еще при дневном свете.
Я не успела заранее позвонить ей, чтобы узнать, сможет ли она приютить меня еще на одну ночь. Из Бирмингема я поехала прямо в Пул, не задумываясь о том, что мне делать дальше, и не прислушиваясь к собственной интуиции, которая, вероятнее всего, заставила бы меня развернуть машину и поехать домой. Для этого у меня накопилось много причин, включая данное Бонни слово, но я понимала, что, вернувшись домой, я никогда не смогу докопаться до правды. И пока Дэнни сидит в камере, думая, что убил Айону, я не опущу руки.
Порывы холодного ветра освежают лицо, а дождевые капли залетают в открытый рот, когда я стою на самом краю причала. Паром, урча мотором, отходит от берега, и я остаюсь одна на Эвергрине. Скоро на остров опустится ночь, и я могу быть уверена, что местные мне не обрадуются. Придерживая капюшон, я быстро шагаю вперед, пока еще можно различить дорогу.
Рэйчел не сразу подходит к двери, а когда открывает, я вижу, как на ее лице отражается недовольство.
– Мне только на одну ночь, – прошу я. – Утром я уеду.
Сузив глаза, она качает головой:
– Здесь вы ночевать не будете.
– Но… – Я заглядываю в пустой холл за ее спиной. – У вас же должна оставаться свободная комната. К тому же, как я уже сказала, она нужна мне всего на одну ночь.
– Это не имеет значения. Здесь вы не останетесь, – твердо повторяет Рэйчел и добавляет: – Я знаю, почему вы тогда сбежали. Ваш брат совершил страшное зло! – Она морщится от отвращения. – И никто на острове не удивлен – раньше он всегда пугал девушек.
– Вы его даже не знали, – возмущаюсь я. – Это неправда!
– Никто здесь не хочет, чтобы вы возвращались. – Рэйчел снова качает головой: – Я очень жалею, что сдала вам комнату.
Я стискиваю зубы. Идти мне некуда, но я не собираюсь ее упрашивать.
– Мой брат невиновен, – отрезаю я. – И я собираюсь доказать это. И тогда вы, как и весь этот проклятый остров, получите настоящую пищу для сплетен!
Я отворачиваюсь, ожидая громкого хлопка дверью. Однако шагая по тропинке в тишине, понимаю, что Рэйчел, должно быть, смотрит мне вслед. Только дойдя до угла улицы, я слышу, как дверь закрывается.
– Черт, – бормочу я, пиная гравий под ногами. Новые пляжные домики, сгрудившиеся вокруг, окутаны мраком. Есть только одно место, куда я могу пойти, – это дом Энни Уэбб.
Вечерний свет быстро гаснет, и я придерживаюсь тропинки, но, поднявшись на вершину утеса над Пиратской бухтой, замечаю теплый желтый свет возле ближайшего дома, где живут Сьюзен и Грэм Карлтон.
Сгущаются сумерки, и мне стоит поторопиться, однако в прошлый раз я так и не поговорила со Сьюзен. А ведь она тоже была маминой близкой подругой.
В последние годы на Эвергрине я редко бывала в доме у Карлтонов, но, проходя мимо их двора, я нередко видела маму и Сьюзен на качелях у крыльца, чему-то смеявшихся за бокалом вина. Качели и сейчас висят у входа. Ветер ловит пустое сиденье, раскачивая его взад и вперед, и это зрелище рождает в моей душе тревожные чувства.
Свет из окон кухни освещает сад, выходящий к обрыву и окаймленный лишь невысокой живой изгородью. Женщина в просторном черном балахоне застывает на вершине утеса, глядя на море. Ветер треплет ее длинные волосы, взбивая и закручивая их в невероятные фигуры.
