Я смотрю на нее распахнутыми глазами.
– Энни, я понимаю, что ты беспокоишься за себя, но, несмотря ни на что, мы должны пойти в полицию.
– О, моя дорогая, я уже слишком стара, чтобы чего-то бояться.
Я подаюсь вперед, хотя, как мне кажется, это требует усилий. Тело вдруг становится непривычно тяжелым.
– Мне нужно на материк, Энни.
При мысли о том, что мне не выбраться с острова, я чувствую, как начинаю задыхаться. Я почти вижу воображаемые часы, которые вместе со временем постепенно забирают из комнаты воздух. Я расстегиваю ворот флисовой кофты, удивляясь, как Энни выдерживает такую духоту.
– Не знаю, как бы ты могла это сделать. Разве что отрастить крылья. Кто знает, что ты сюда поехала?
Старуха медленно отпивает из своего бокала, пристально глядя на меня поверх него.
– Никто. Я даже не сказала Бонни.
Я делаю новый глоток и роняю голову на спинку дивана – комната вдруг начинает плыть и качаться.
– Господи, Бонни! – охаю я. Я почти забыла о сестре. Все, чего она боялась, стало реальностью, и теперь Бонни поймет, что была права с самого начала, чувствуя себя чужой в нашей семье и в целом мире.
Должно быть, ее отняли у юной матери совсем маленькой. Я знаю, какие последствия это может иметь: в моей практике были клиентки с приемными детьми, у которых наблюдались признаки тревожного расстройства, вызванного разлукой с биологической матерью. Триггеры формируются раньше, чем мы можем себе представить. Бонни всегда приводило в бешенство то, что мать пыталась ее «лечить» игровыми сеансами с психологом, но, возможно, мама инстинктивно хотела предотвратить какие-то психологические проблемы Бонни, хотя и не знала какие.
– Стелла? – Голос Энни заставляет меня оживиться. Я с трудом поднимаю отяжелевшую голову. – Тебе явно пора отдохнуть. – Она прикрывает мои ноги одеялом, поглаживая их сверху. – Ложись.
– Нет, – я заставляю себя выпрямиться. – Я должна придумать способ вернуться на материк.
Энни глубоким вдохом набирает воздуха в грудь и делает долгий выдох.
– Сейчас я тебе кое-что покажу.
Я слышу, как ее тапочки шлепают по полу в коридоре, и чувствую, как у меня начинает пульсировать в висках. Я прижимаю ладонь к разгоряченному лбу. Губы пересохли, и мне нужно выпить воды. Поднимаясь с дивана, я обнаруживаю, что мне требуется некоторое время, дабы восстановить равновесие, потому что комната со свистом движется по кругу.
У раковины я наклоняю голову, чтобы напиться прямо из-под крана, а затем через силу выдвигаю ящики, один за другим, пытаясь найти парацетамол. Пальцы нащупывают только мягкие резинки для волос и старые открытки. Внезапно я останавливаюсь, заметив кусок белой плотной бумаги.
Оборванная фраза, выведенная крупными заглавными буквами, состоит из двух слов: «ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛИ».
Потрясенная, я достаю обрывок, разглядывая почерк, осторожно оглядываюсь и, сжимая находку в руке, иду в коридор.
Энни скрылась в кладовой комнате. Ее дверь распахнута настежь, а ключ торчит в замке. Я останавливаюсь в дверном проеме, поднимая вверх найденный листок. Мое сердце учащенно колотится.
– Это ты присылала мне анонимные письма.
Энни резко оборачивается, выпуская из руки стопку фотографий, которые веером рассыпаются по полу. Коробка, где они хранились, стоит раскрытой на столе.
Старуха ничего не говорит.
– Это была ты. Ты посылала мне угрозы! Зачем ты это делала?
– Я не хотела, чтобы ты была здесь, – произносит она в конце концов.
– И ты пыталась меня запугать?
– Ты угрожала нашей безопасности.
– Я думала, ты на моей стороне! – кричу я.
– Я действительно на твоей стороне.
– Нет, – я мотаю головой. – Если ты подбрасывала мне угрозы, требуя «прекратить копать»…
Неожиданно мое внимание привлекает нечто, лежащее на дне коробки. Я протягиваю к ней руку, но Энни отодвигает коробку подальше от меня.
– Что это? – спрашиваю я.
– О чем ты?
– Это же альбом для рисования Дэнни! Откуда он у тебя?
Моя голова продолжает кружиться, и я хватаюсь за край стола, чтобы устоять на ногах.
– Там никогда не было камней, – вдруг произношу я.
– Что? – хмурится Энни.
Я качаю головой. Кусочки головоломки носятся в воздухе, и я изо всех сил стараюсь поймать их, чтобы сложить воедино.
– Ты сказала, что Айона разбилась о камни. Но в этой части пляжа нет камней, там только песок.
Я пытаюсь вспомнить обрывки разговора, подслушанного в полицейском участке. О чем там говорили? Эксперты не уверены, что травмы, полученные при падении, могли стать причиной смерти. Кто-то обставил дело так, будто Айона ударилась головой о камень.
Если Энни и отвечает, то я ее не слышу. Головокружение усиливается, мысли плывут, путаясь и сливаясь вместе.
– Мне нехорошо, – проговариваю я, качнувшись вперед. – Энни, мне плохо!
Я жду, что она поможет мне, однако старуха отступает на шаг назад.
– Это твоих рук дело? – Мои слова – еле уловимый шепот. Я слышу, как они с трудом вылезают из моего рта и растворяются в воздухе. Я уже не понимаю, об Айоне я спрашиваю или о себе.
Глаза Энни темнеют – или это эффект мигающего огонька свечи? Изо всех сил я стараюсь сосредоточиться, оценивая ее реакцию, потому что я хорошо знаю, как людей выдают мелочи.
Ее крючковатые пальцы вцепляются в край стола. Энни набирает воздуха и задерживает дыхание. Она старается не отводить от меня взгляда, но часто моргает, словно обдумывая ответ.
Ее руки заметно дрожат, когда Энни все же отводит взгляд.
– Я никогда не хотела, чтобы до этого дошло, Стелла, но тебя же не остановить, – говорит она с упреком.
Я зажимаю рот ладонью – к горлу снова подкатывает тошнота.
– Ты идешь и идешь напролом, – произносит Энни, как будто устав от этой мысли. – Вот и твоя мать всегда так делала – если за что-то хваталась, то уже не отпускала. Она впала в такое состояние из-за Айоны, что всех перепугала. Знаешь, я бы сама все уладила, но Марии понадобилось пойти и признаться во всем этой дряни.
– Энни, мне действительно плохо, – я опускаюсь в зеленое кожаное кресло, стоящее рядом со столом. Старуха либо не слышит меня, либо не обращает внимания, потому что никак не реагирует даже тогда, когда мое тело падает вперед.
– Айона отправила бы нас всех в тюрьму, но я смогла бы решить все миром, если бы твоя мать держала рот на замке. В конце концов у меня не оставалось выбора. Айона упала с утеса, а кто ей помог, Мария или твой брат, я понятия не имею. Дело в том, что к тому времени, когда я добралась до тела Айоны, твоя мать уже кричала, что это она убила ее. И мне снова пришлось убирать беспорядок, который устроила твоя мать.
