Когда я рассказала об этом Леониду Андреевичу, Октябрина заметила, что во мне говорит классовая зависть.
– Картина маслом, – проскрипела она, – пролетарий и горстка сытых буржуа.
– Если ты продолжишь смотреть на них с осуждением, тебе будет труднее вписаться в их компанию, – предупредил Ясногородский.
Но я вовсе не смотрела на них с осуждением. Просто они были скучные, скучные и одинаковые, как желуди, – вот и все.
И еще боялись лошадей. Зато очень нравились себе в полной экипировке.
Я-то считала, что мне не составит труда найти общий язык с соплюхами на три года младше! Но все оказалось сложнее. Пришлось самой учиться издавать такие сигналы, чтобы они считывались как речь. Недостаточно было уметь составлять слова в осмысленные предложения, если я хотела сойти среди них за свою.
Почти неосознанно я стала подражать их капризным интонациям, тягучим голосам. Ясногородский считал, что мне нужно подчеркивать свою заинтересованность, но я поступила наоборот: держалась независимо, хоть и приветливо. После тренировок, ожидая водителя, постоянно рисовала в альбоме – и приманка сработала. «А что ты делаешь?» «Ты художница?» В них вспыхнула искра интереса.
Оставалось лишь раздуть из нее стойкий огонек.
Однажды ко мне подошла мать Яромиры, высокая блондинка с таким коротким носом, словно она шла путем любопытной Варвары и доигралась. К этому времени я уже могла определить, у кого из местных мамаш общие пластические хирурги.
– Привет! Меня зовут Ника. Пойдем, выпьем кофе.
Мы поднялись на второй этаж, расположились на диванчике, и Ника принялась бомбардировать меня вопросами.
Она и не скрывала, что это смотрины. «Ты извини, но сама понимаешь, кого попало в дом пускать нельзя». В ней сочетались прямолинейные ухватки деревенской бабы и противная жеманность. Я смотрела на нее во все глаза, не забывая играть свою роль. Люди, подобные Нике, отчего-то всегда уверены в своем праве задавать любые вопросы.
Курю ли я?
Встречаюсь ли я с мальчиком?
Есть ли у меня серьезные увлечения?
А серьезные заболевания?
О, разумеется, она спрашивает лишь затем, чтобы если со мной случится приступ чего-нибудь страшного, они могли бы предупредить врачей!
Как же! Эта холеная стерва беспокоилась, чтобы я не принесла в их дом какую-нибудь заразу. У нее на лбу все было написано, и мне стало смешно. Она разве что в зубы мне не заглянула.
Но в итоге осталась довольна.
– Какая воспитанная девочка! – восхитилась Ника, не стесняясь меня. – Не то, что ты, Яромира!
Невоспитанная Яромира злобно показала матери средний палец.
В тот же день мой «шофер» привез меня к ним домой.
Откуда взялся шофер и как его звали по-настоящему, я понятия не имела. Просто в один прекрасный день у подъезда возник черный «Ауди», за рулем которого сидел черноволосый бледный мужчина в костюме, с красивым и при этом странно невыразительным лицом. Он отвез меня в клуб верховой езды. Вернее, нас: Ясногородский, вполоборота с переднего сиденья, давал мне последние наставления. Леонид Андреевич записал меня на занятия, трогательно беспокоясь, не укусит ли лошадь «его доченьку». В общем, пожилой хлопотливый папаша. Его выход был коротким, экспрессивным, и зрители остались в восторге.
Жаль, он не дал мне поближе рассмотреть мой паспорт. Я успела только увидеть имя: «Полина Сергеевна Осипова» и отметить, что фотография на редкость неудачная – по ней меня и не узнать.
Я должна была называть шофера Степаном. Он таскал мою сумку, распахивал для меня двери и встречал после занятий. От него пахло кремом для обуви. Степан был не слишком болтлив. Я разве что канкан не станцевала, чтобы разговорить его, но он даже глазом не моргнул. Что-то скользкое чувствовалось в нем. У меня на такие вещи нюх! Повращаетесь с мое в высшем обществе среди мелкой шпаны, гопоты и торчков, еще и не то почувствуете.
И конечно, он был из этих… из сидельцев.
После «собеседования» с Никой я осталась ночевать у Яромиры. Меня официально представили всему семейству как «подругу нашей девочки».
Ее отец был похож на бобра. С портретов на стенах («Папино гинекологическое древо», – небрежно сообщила Яромира) смотрели представительные бобры мужского и женского пола, запечатленные в средневековых костюмах. Среди картин лениво бродила голоногая Ника, время от времени задевая их плечом. Бобры с грохотом падали, отец Ярославы начинал орать, а мы врубали погромче Джастина Бибера в ее комнате и красили друг друга косметикой от Шанель.
Дом у них был забит барахлом. На черта, скажите, нужно планировать гостиную в сто квадратных метров, а потом загромождать ее так, чтобы шагу нельзя было ступить, не споткнувшись о журнальный столик! Комнаты обставляла сама Ника. Она училась на дизайнера по интерьерам в Италии у какого-то хмыря с внешностью армянского мясника, который сам жил – об этом она сообщала с придыханием – в обыкновенном лодочном сарае! Я подумала, что у нас полстраны живет в сараях, можно было и не тащиться в такую даль. Но промолчала.
Меня приглашали и другие девочки. Со мной им явно было интереснее, чем со своими реальными ровесницами. Обмануть взрослых, притворяясь в восемнадцать лет пятнадцатилетней, оказалось легче, чем их собственных детей. Девчонки чувствовали, что я опытнее, чем кажусь.
Октябрина называла мои поездки: «Визит к золотым унитазам». Она была не так далека от истины. Унитазов из золота я, положим, не наблюдала, но меня ошеломляла легкость, с которой эти люди тратили огромные деньги на ерунду.
Знаете, что поразило меня сильнее всего? Кухня в доме Марии-Терезы. Она была напичкана техникой, как космический корабль. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, сверкали хромированные и стеклянные панели. Каждый раз, заходя туда, я чувствовала, что перенеслась в будущее лет эдак на сто.
Эти приборы умели все. Взбивать, запекать, обжаривать, томить, варить, самостоятельно выбирать рецепты и готовить блюда к нужному часу. Они разве что на рынок не ходили, да и то не поручусь.
А самое невероятное заключалось в том, что семья Марии-Терезы лопала с утра до вечера пиццу да пересушенные роллы из ближайшего ресторана. На их кухне можно было накормить английскую королеву! На нее потратили не меньше миллиона! А хозяева жалели стольник на чаевые разносчику пиццы.
Леонид Андреевич очень интересовался моими успехами. По вечерам он спрашивал, как дела у моих недонуворишей, и внимательно выслушивал отчет. Я запоминала расположение комнат, время возвращения домочадцев, цифры кода, который набирали мои подружки, а если не видела цифр, то модель охранной системы. Ясногородский шутил, что готовит из меня шпионку.
Так прошло полтора месяца. Я научилась седлать и чистить лошадей, но верхом по-прежнему ездила как куль с навозом. По-моему, Леонид Андреевич просто зря выкидывал на меня деньги.
