Полтора дня без Кирилла меня спасли. Я ощущала себя как человек, которого топили, а потом отпустили и дали глотнуть воздуха. На этом воздухе можно было продержаться еще немного.
Вернувшись, Кирилл рассказал, как чуть не убился на камнях, и если бы не Бурый, лежать бы ему с разбитой головой… Я ужасалась, сочувствовала и даже пустила слезу. Ну, еще бы: одна мысль о том, что смерть едва не забрала Кирилла, а этот дурак, бычара тупая, его спас, вызывала во мне желание реветь в голос!
Но изменился он не поэтому.
В нем появилась непривычная мне сосредоточенность и… одержимость. Да, одержимость! Как будто все, что бы он ни делал, – ел, гулял, чистил зубы – имело теперь дополнительный смысл. Нужно было для чего-то.
Таким я его еще не видела.
Кирилл смотрел сквозь меня. Весь сиял, как новогодняя елка. Если бы я не знала, что он ходил в компании трех мужиков, и не была уверена в его ориентации, я бы сказала, что он влюбился.
Ясногородский как-то это называл… Состояние аффекта.
И вот теперь наконец-то стало видно, что Кирилл все-таки не совсем нормален.
Объяснить на словах постороннему человеку, что именно не в порядке, было бы невозможно. Чашки, еда, зависания – все мелкие признаки, за которые я хваталась, как околевающий в лесу от холода за промокшие спички, – господи, какая чушь! Если бы любой, кто поворачивает чашки ручками в одну сторону, был психом, человечество уже истребило бы само себя. Последний бой состоялся бы между чашечниками и рулонниками (кстати, и туалетную бумагу Кирилл всегда перевешивал хвостиком внутрь – единственное по-настоящему серьезное доказательство, что от него можно ждать чего угодно).
Теперь все было иначе. На его лице поселилось вдохновенное выражение. Взгляд расфокусированный, на губах постоянно блуждает улыбка. Если бы сейчас я встретила его в кафе, даже чаевые побоялась брать у него из рук. То ли наркоман, то ли богомолец.
Но таким Кирилл был только при мне. Так не стесняются при кошке или собаке справлять нужду. Выходя за дверь коттеджа, он надевал прежнее лицо.
Мне больше не нужно было принюхиваться, чтобы почувствовать, как от него разит смертью.
Он что-то задумал.
Мертвые белые мыши в его голове безостановочно мчались в колесе, вырабатывая – что?
Чего он хотел?
Я стала угождать ему. Пыталась прочесть его мысли, распознать настроение. Я включила в себе худшую свою часть – Ясногородского, и дала ему волю.
Спасите меня, Леонид Андреевич. Спасите нас.
Сегодня я поняла, что задумал Кирилл.
Ясногородский сказал, что я не должна выпускать его из виду, и я послушалась. Уходила к Безымянной лишь тогда, когда Кирилл спал – на мое счастье, он стал задремывать после обеда в своем кресле, как будто от обработки слишком большого количества информации в блоке питания перегревался вентилятор и требовалось время, чтобы его охладить. Он выключался – на полчаса, на час – и я бежала «рисовать».
Зря я провожу параллели с компьютерами или роботами. На самом деле он никогда еще не выглядел таким живым.
Что мне не удавалось, так это проследить за ним в лесу. Кирилл стал осторожен, как крыса, умная старая крыса, много раз видевшая, как ее сородичи подыхают в человеческих ловушках. Один раз он заметил меня и со смехом проводил обратно до коттеджа, проследив, чтобы я закрыла дверь. От страха и отчаяния я обнаглела.
– Возьми меня с собой!
Кирилл всерьез задумался. Долго смотрел на меня, что-то взвешивая, затем обернулся к коттеджу наших соседей, мазнул по нему взглядом… Обнял меня за плечи и с торжественностью, которая была бы смешна, если б не была так отвратительна, проговорил:
– В другой раз, котенок. Обещаю тебе!
Вернулся он через несколько часов. Принес сотовый телефон без сим-карты, какую-то коробочку с электронной начинкой, и возился с ней, не скрываясь от меня. Может, потому что был уверен, что я ничего не пойму, – и оказался прав. Судя по его довольной ухмылке, он добился чего хотел с этой электроникой. Забрал ее и снова скрылся в лесу, уже до темноты.
А когда вошел в дом, от него едва уловимо пахло женскими духами.
Я ведь говорила, что у меня тонкий нюх?
Этот аромат едва не свел меня с ума. Где Кирилл подхватил его, где?! Переспал с матерью Стеши и Егора? Уезжал в город и зашел в парфюмерный магазин? Нет, он бы не успел…
Запах звучал, как навязчивая мольба попрошайки в метро, как безутешный плач ребенка. Я села, открыв «Два капитана», ветхое издание из библиотечки Чухрая, специально подобранной для туристов. Изредка перелистывала страницы, чтобы Кирилл ничего не заподозрил, но не видела ни единого слова. Старые книги тоже пахнут – зачерствевшим ржаным хлебом, щепоткой земли, типографской краской. Если представить этот запах в виде цвета, он будет каштановым.
Не читая, а вдыхая книгу, я расслабилась – и неожиданно вспомнила.
Это был запах Настиной машины. Когда я пряталась за ней в день ее смерти, багажник и пассажирская дверь были открыты. Должно быть, Настя постоянно пользовалась духами.
Зачем Кириллу ее «Хонда»? Не собирается же он бежать на ней? Его остановят на первом посту ГИБДД, пробив по номерам.
Мы легли в постель, и впервые за все время секс у нас вышел для галочки. Я старалась, но Кириллу было так явно не до меня, что будь я его девушкой – по-настоящему его девушкой, – я бы оскорбилась. Я притворилась спящей, догадываясь, что сегодня меня ждут сюрпризы.
Через пять минут моего сопения Кирилл потрогал меня за плечо.
– Спишь?
Я неразборчиво промычала что-то в ответ. Расслабила лицо, опустила углы рта. Девушки, которые притворяются, не позволяют себе выглядеть так плохо.
Кирилл бесшумно оделся и ушел.
Я даже не стала обуваться, так и выскользнула на улицу босиком, только накинула темную рубашку и на ходу натянула штаны – иначе со своей белой кожей бросалась бы в глаза не меньше светлячка. Кирилл не прятался, шел спокойно, будто решил в ночи прогуляться. Он направлялся к нашим соседям, Бурому и Русому.
Я опередила его. Пробежала за деревьями, обогнув коттедж, и спряталась за той самой черемухой, с которой меня так постыдно согнали.
Кирилл не поднялся на крыльцо, а остановился у окна, чуть сбоку. Шторы были отдернуты, мягкий желтый свет падал на его лицо. Я видела его очень четко. Кирилл заметил бы меня, если б не был целиком поглощен тем, что происходило внутри.
Я не сводила с него глаз и не могла понять – что его так привлекло? Из второго окна, выходившего на мою сторону, доносились негромкие голоса, стук ножа и шкворчание сала с картошкой – это нетрудно было определить и по запаху: хозяева коттеджа готовили ужин. Кирилл застыл, как каменный, только лицо его жило. На нем сменяли друг друга радость, восхищение, страсть… И голод.
