– Что происходит между тобой и Гасом? – требовательно спросила я.
– Будто я возьму и скажу тебе, – обиженно произнесла она. Я украдкой взглянула на нее боковым зрением – слезы наполняли глаза. Должно быть, очень тяжело смотреть на все и осознавать, что это никогда не было и не будет частью твоей молодости и жизни. Ей никогда не вернуть прекрасные годы старшей школы.
– Ты когда-нибудь целовалась раньше? – Я тереблю кончик постельного белья, пробуя подобраться к ней с другой стороны, но мне так же искренне любопытно.
Она фыркает от смеха сквозь слезы:
– Давай уже перейдем к делу, Дарья. Мы не подруги, и это не искренняя беседа.
– Хорошо. – Я делаю глубокий вдох. – Просто хочу, чтобы ты составила полное виденье картины у себя в голове прежде, чем начнешь встречаться с Гасом. Он и твой брат – самые заклятые враги. Говорят, что между ними был очень унизительный разговор перед игрой, в которой ШВС разгромили Бульдогов. За несколько дней до игры Пенн приходил к нам в школу, чтобы уладить что-то с Гасом, но не сработало. Пенн также думает, что Гас выиграл каким-то обманным способом, – я объясняю, пытаясь донести до нее уровень ненависти между этими двумя. – И каждый раз, когда я вижу их неподалеку друг от друга, Гас пытается вывести Пенна из себя.
Виа делает глубокий вдох и закрывает глаза:
– Я чувствую, что Пенн отрекся от меня, когда я убежала, и что бы я ни делала, я никак не могу сократить пропасть между нами, – призналась она. Приободрившись, я осторожно подняла на нее взгляд – эти слова очень похожи на признание. И это гораздо лучше, чем нападение, которому я подвергаюсь с того момента, как она переехала к нам жить.
– В каком смысле? – мой голос тихий, почти шепот.
– Пенн странно ведет себя со мной. Не враждебно, но… отстраненно. Я понимаю, что подвела его, бросив. Но как будто у меня был выбор. Мне казалось, что Рэтт убьет меня когда-нибудь. А Пенн, несмотря на сильную любовь и готовность постоять за меня, был всего лишь ребенком. Он не мог защитить меня. Меня одну стоит винить…
– Нет, – перебиваю я. – Рэтта надо винить. Покойную мать. Твою школу, всю систему в целом. Да, честно говоря, мою мать тоже можно обвинить за то, что она ничего не замечала. Но не тебя.
– Пенн не виноват, – подчеркивает она. – И он единственный, кому я причинила боль.
Пришло время мне совершить признание. Правда застряла у меня в горле, а алкоголь подталкивает ее. Это исповедь. Трудная. Но та, которая поможет ей отпустить вину и, возможно, поможет в строительстве моста через пропасть.
– Пенн и я. Мы оба виноваты, – выпалила я.
– Что? Что за чушь ты несешь? Вы даже не были знакомы тогда, когда это случилось.
Я рассказала ей все о том дне. Не упустив ни одной детали с того момента, как я стояла у двери и молилась, чтобы никогда больше не видеть Вию, до нашего первого поцелуя с Пенном. О письме. Как он разорвал его. О ликовании, которое я испытала из-за этого. О моей черной записной книжке, которая с каждым годом становилась толще.
– Он порвал его, но он не знал. Он не знал, Виа. Он не знал… – повторяла я.
После того как я закончила рассказ, то поняла, что абсолютно выдохлась, как будто я пробежала марафон. Чтобы лучше видеть ее, я пересела; слезы ручьем стекали по ее щекам, а все тело содрогалось от рыданий. До меня дошло, что мама никогда не говорила ей о том, что она была принята в Академию балета. А зачем ей это делать? Это жестокая, разочаровывающая новость. Я пытаюсь обнять ее, но она подскакивает с кровати. Я повторяю за нее.
– Не было ни одного дня, когда бы я не думала о том письме, о тебе и о том, насколько я ужасный человек, – убеждаю я, а слезы застилают глаза. Это правда. Даже несмотря на то, что я ненавидела ее, я ненавидела себя еще больше за то, что сделала. За то, что делаю. В тот момент мама стала Мел, тогда началось мое падение. – Пожалуйста, поверь мне.
Пощечина прилетела неизвестно откуда. Острая, наполненная горечью. Ладонь ощущалась на щеке еще долгое время после того, как она убрала ее, и я инстинктивно подняла руку и потерла щеку.
Тебе только что дали пощечину. Мой мозг бил тревогу, эхом раздаваясь во всем теле. Бесконечно.
– Думаешь, что это меняет дело? – Лицо исказилось. – Ты и мой брат разрушили мне жизнь. Рэтт был уродом. Мать была безответственна и находилась не в себе восемьдесят процентов всего времени, твоя мама отталкивала меня из-за того, что я тебе не нравилась, и она не хотела расстраивать тебя, – продолжила она, и я задержала дыхание. Я не знала, что мама и Виа были недостаточно близки. – Я бы никогда не сбежала, если бы знала, что меня приняли! Я бы прошла через все, Дарья.
– Я знаю. – Я рыдала, оперев руки на колени и схватившись за голову. Слезы обжигали место пощечины, но так как я была пьяна и обезоружена, то поняла, что заслужила этого. – Господи. Я знаю.
Плечи тряслись каждый раз, когда новая волна рыданий пронзала меня. Я направилась к ней, не понимая зачем, может… упасть на колени, но она снова отскочила от меня. Ногой ударила прикроватный столик и взяла первую попавшуюся вещь, до которой дотянулись ее руки, – золотые часы, которые Луна привезла мне из поездки в Швейцарию несколько лет назад, – и прицелилась в меня.
– Держись подальше от меня, Дарья. Я серьезно.
– Пожалуйста, не думай хуже о брате. Это было не только мое намерение, но я хочу, чтобы ты знала, что стоит винить всех в том, что произошло тогда. Но теперь ты вернулась, и мы сможем все наверстать.
– Ты ничего не наверстаешь!
Она орет во все горло, сгорбившись от такого громкого вопля. Повезло, что внизу громко играет музыка – песня под названием «Запятнанная любовь».
Любовь – грязное чувство. Она очерняет все прекрасное и портит душу. Любовь намного страшнее ненависти, потому что когда ненавидишь – ты не растеряешься. Когда ты влюблен – ты тупеешь.
– Ты не можешь повернуть время вспять. Я была несчастна, меня унижали в Миссисипи, хотя и другим способом.
– Тогда почему ты создавала столько проблем с твоим возвращением? – Я пытаюсь вернуть под контроль голос, мышцы и сердце. – Почему ты хотела остаться там, пока Мел умоляла тебя вернуться?
– Потому что я ненавижу тебя! – Она вскинула руки. – Потому что я знала, что вернусь на фронт идеальной жизни Дарьи Фоллоуил. Потому что часть меня понимала, что ты соблазнишь Пенна. Потому что вот что ты делаешь – берешь все, что принадлежит мне, и делаешь это своим.
– Смешно, – я вздыхаю, во рту появился кислый привкус. – Я чувствую то же самое на твой счет.
Виа качает головой и вылетает из моей комнаты. Я бегу за ней, расталкивая людей и крича им проваливать. Вероятно, я выгляжу странно, все оборачиваются посмотреть, как королева Дарья бежит за новой сводной сестрой. Но я не могу позволить ей избежать этого разговора. Не таким образом. Не в тот момент, когда мы не разобрались до конца. Паника бежит по венам рекой. Чем больше я стараюсь, тем сильнее она отталкивает меня.
