Все понимают, что она особо жестока, когда ты проигравший.
– Мне надо тебе кое-что сказать, бро. – Кэннон быстро и разъяренно трет ногу, пока мы едем из больницы прямиком в «Змеиную нору». Мы сделали остановку около больницы Кэма, чтобы отдать ему победный мяч, подписанный всеми нами после игры, ну и заодно закинуть ему немного вредной, жирной пищи, которую ему точно не дают в столовой.
– Говори уже. – Я открываю окно и отхаркиваюсь. Все мои мысли сосредоточены совсем не на предстоящей драке, они витают около особняка Фоллоуилов, где Дарья собирает свои вещи, чтобы сесть на самолет сегодня и улететь черт знает куда. Джейми и Мел собираются довезти ее до аэропорта, и это единственное событие, на которое не приглашены Скалли.
Дарья была сегодня звездой, когда сказала мне спасать свой зад, потому что ее уже подгорел. Но когда она стояла там и кричала мне, то волосы ее разлетелись и оголили шею. Я обратил внимание, что на шее не было подвески с морским камешком.
Я с силой ударил по рулю.
– Воу. Что не так с тобой? – спросил Кэннон.
Все. Каждая долбаная вещь не так со мной.
– Просто скажи то, что собирался, Кэй.
– Во-первых, я хочу знать, что случилось на поле, Пенн.
– Ничего. Если ты сейчас же не расскажешь мне то, что хотел, – я выкину тебя из тачки, – я категорично проинформировал его.
– Хорошо, блин, я надеялся застать тебя в более приподнятом настроении, но лучше поздно, чем никогда, наверное. Так, помнишь первую игру сезона против ШВС?
– Как ее можно забыть? – Я паркуюсь напротив «Змейной норы». Прожекторы уже горят, суматоха еще больше, чем обычно. Кажется, даже моя школа пришла сюда вся. Школа Всех Святых тоже. Дюжины детей шли через впервые открытые на всю ворота. Меня бросило в холодный пот.
– Мы слили игру, – сказал Кэннон.
Я повернул к нему голову:
– Повтори.
– Мы слили игру. – Он посмотрел вниз на свои руки. – Целая команда. Хорошо, кроме тебя и Камило. Гас даже не стал обращаться к тебе. Мы подумали, что и так хорошо играем и переживем, если проиграем одну игру. Гас заплатил каждому из нас по пять штук баксов. Ну ты понимаешь, бро. Отказ от денег не сыграл бы нам на руку: форма, обувь, помощь ребятам с арендой… или, блин, понимаешь? Даже просто покушать в «Ленни» и жить. Даже те из нас, кто не нуждается в деньгах, сделали это ради других.
– Вы продали игру? – Начинаю ощущать подергивание в веках – плохой знак.
Он стонет, откидывая голову назад на сиденье.
– Чувак, мы стали чемпионами штата, и не благодаря тебе, так тебе ли меня осуждать?
Без слов я выхожу из машины, обхожу ее вокруг, открываю дверь со стороны Кэннона и бросаю его на землю. Мне безразлична толпа, направляющаяся к «Змеиной норе». Единственное, что я вижу, – его лицо, когда он понимает, что зря доверился мне.
Я прислоняю его к машине и приседаю до уровня его глаз.
– Вы пытались слить хотя бы еще одну игру сезона? – Я ставлю локти на колени и прищуриваю глаза.
Он качает головой.
– Я знаю, что Гас купил достаточно много игр в этом сезоне.
– С каких денег?
– Со ставок. Он делает все свои деньги там, а потом платит ими игрокам с других команд.
– Это же тысячи долларов.
– Воун любит драться, а люди любят думать, что хоть у кого-то есть шанс против него. – Кэннон пожимает плечами.
– Тогда что случилось сегодня?
Кэннон качает головой.
– Он пришел к Джошу той ночью – Джош единственный, кто слушает его, так как ему нечего терять. Гас пытался повысить цену. До тысячи на каждого. И… до вчерашнего дня все собирались согласиться. Я не собирался больше этого делать, клянусь, бро, но я не мог наплевать на других. Черт, людям нужны эти бабки на лечение родителей, на подгузники для младших, а я не стукач.
– Что поменялось?
– Когда они сделали это с Камило… когда он не захотел во всем этом участвовать… думаю, что именно тогда мы потеряли терпение и решили, что нам достаточно. Он крутился с твоей сестрой и пытался разрушить команду.
Злость закипала во мне, я схватил его за воротник футболки и поднял кулак, чтобы проделать дыру у него в лице, как вдруг он посмотрел мне в глаза, абсолютно спокойно, и сказал:
– Кажется, у тебя проблемы побольше, чем я, брат.
– Что ты имеешь в виду?
– Обернись.
Я поворачиваю голову и вижу розовый джип сестры, припаркованный напротив нас. Виа выходит из него с Дарьей под руку. Мой кулак, притянутый гравитацией, падает вниз, а ноги несут в их сторону как заколдованные.
– …я так рада, что мы можем начать все заново. Вся группа поддержки хочет принести извинения. Я знаю, что ты уезжаешь, но мы хотим разобраться со всем до твоего отъезда. Ну знаешь, чтобы не оставлять всю ситуацию так нелепо, – объясняет Виа Дарье, которая похожа на привидение. Она на пять фунтов легче, чем в начале учебного года, ее глаза безжизненны. Она все еще прекрасна, хорошо сложена, выглядит как модель, но в ней больше нет сердца. Замечаю в Вии искру лжи, ту самую, которой она так часто пользовалась, когда была сама собой.
Я бегу через парковку, намереваясь защитить Дарью от того, что подготовила для нее моя сестра.
Молюсь, что я не опоздал.
Дарья
Я рассмеялась собственной тупой ошибке в ту минуту, когда ступила в «Змеиную нору».
Это точно не последняя отчаянная попытка заставить меня остаться. Это даже не предложение о перемирии. Я пришла сюда, потому что Виа умоляла меня остановить драку между Гасом и Пенном.
– На кону будущее Пенна. Если ты на самом деле его любишь, как ты говоришь, то придешь и скажешь ему не драться с Гасом.
Это ловушка, о которой я должна была догадаться в тот момент, когда Виа постучала в дверь моей комнаты. Она выглядела слишком истеричной, слишком нервной, но то, как она искала способ прекратить войну между нами, казалось слишком логичным, чтобы игнорировать. Заливаясь слезами, она объясняла, что устала от полных ненависти глаз своего брата.
Только вот я забыла об одной очень важной вещи – мое падение волнует ее больше, чем собственное спасение.
Это укоренилось в ее ДНК и зрело там долгие годы. Она знает, каково это – все потерять, потому что сама испытала подобное, когда ей было четырнадцать. Из-за меня. Она никогда не станет прима-балериной, а могла бы. И она это понимает. Прошло слишком много времени без тщательных тренировок. Конечно, моя мама может закрыть ее в студии и гонять там по пятнадцать часов в день, но искусство формируется в молодости, а она была безыскусной слишком долго.
