Грязный, растрёпанный, в серой рубашке, свисающей засалеными клочьями, измождённый, будто его морили голодом, с красно-фиолетовыми следами верёвок на шее и на запястьях — он указывал пальцем в мою сторону и шипел:
«Ты абсолютно бесполезное существо, Рози… Посмотри, что ты наделала…»
Захотелось зажмуриться и зарыться лицом в волчью холку, чтобы не видеть и не слышать его осипшего голоса, словно его устами говорили сотни и сотни озлобленных тварей.
Эрик, чувствуя моё волнение, рыкнул и оскалился:
— Осталось ещё совсем немного, Рози! Они не тронут тебя, если ты сама им этого не позволишь!
Но дядя не собирался умолкать, будто решил свести меня с ума своими речами:
«Ты такая же глупая и никчёмная, как и твой отец… такая же пустая, как и твоя мать… — пена пузырилась в уголках его рта, глаза, затянутые мутными плёнками, прояснились и загорелись ненавистью. — Бесполезная даже для брака…»
Холодные щупальца злости пробирались сквозь алый бархат, свивались под рёбрами. Страшное желание свернуть с тропы в сторону дяди Джеймса тревожило всё моё существо — я чувствовала, как пальцы сжимаются в кулаки, и ногти впиваются в ладони.
Его толкнул в спину гигант с оплывшим, как свечной воск, телом и совершенно отупевшим лицом — тот упал на колени.
«Надо было продать тебя в бордель!.. Ты грязная, продажная, ты не заслуживаешь ничего, кроме грязи…» — а дальше изо рта дяди посыпались оскорбления и гнусная ругань, но в какой-то момент слова превратились в неразборчивое бульканье — изо рта его полезли жирные лиловые черви.
Меня передёрнуло от омерзения — тошнота подкатила к горлу, но я не могла отвести взгляд от этого зрелища. Так легко, словно дядя весил не больше ребёнка, его подхватили под руки какие-то чешуйчатые твари с лицами скорбящих старух.
Вздёрнули на ноги.
«Ты ведь думала о том, что будет, если он умрёт…»
«Он — корень твоих бед… Он не достоин жизни…»
Из толпы чудовищ ко мне потянулась чья-то рука с зажатым в ней серпом. Свет неотмирной луны падал на его проржавевшее зазубренное лезвие — а мне казалось, что кончик его смотрит мне прямо в сердце.
«Возьми его… дотронься… казни предателя…»
«Тебе понравится, Р-рози…»
Они испытывали меня. Они искушали меня. Они обнажали мою душу, добираясь до самых потаённых мыслей. Вскрывали многолетние нарывы, будто ланцетом. Прорвались через защитные бастионы моего разума без труда и задержки.
Мои мысли и моя обида делали меня слабой. Не один раз я думала о том, как изменится моя жизнь, если дяди вдруг не станет.
И вот он — шанс проверить.
— Рози… — чей-то голос забился огоньком на краю сознания, но я видела перед собой только преисполненный ненависти взгляд человека, родного по крови, но чужого до мозга костей.
Гибкие лозы, опережая мои желания, бросились в сторону дяди, поползли по ногам, впиваясь шипами в плоть, оплели руки и развели их в стороны. Дети Запретного Мира бесновались вокруг своей жертвы и щедро делились со мной своей хмельной радостью.
И серп в руке перестал казаться страшным…
«Это я убил твоих родителей, Рози… Но ты не отомстишь мне… Ты не сможешь… — он плюнул в мою сторону и расхохотался. — Ты слишком труслива и ничтожна!..»
Ещё немного…
И моё сердце остановится.
Воздуха не хватало, словно в лёгкие засыпали стекла. Издевательский каркающий смех рвал барабанные перепонки, и после этого звука шёпот неведомых тварей казался целительным бальзамом или нежной песнью матери:
«Мы поможем тебе, девочка… Накажем обидчика…»
«Только позволь нам…»
«Проведи нас за собой…»
Тело окутало приятное покалывание, словно я, замёрзшая, погрузилась в горячую ванну. Руки потяжелели, как и голова.
Мысли стали ленивыми, вязкими, как кисель — бормотание чудищ убаюкивало. Внезапно всё стало казаться таким простым и правильным, а сердце дяди Джеймса, этого предателя и убийцы, гораздо гармоничнее смотрелось бы не в клетке рёбер, а в костре. Шипящее и окутанное багряными языками пламени.
Внезапно что-то дёрнуло меня назад, и я обнаружила, что до побеления пальцев сжимаю рукоятку серпа. Следующий толчок едва не повалил меня на ноги.
— Рози! Очнись!
Эрик?
Стоило мне вспомнить имя принца, как тело пронзила острая боль — лоза опутала мои ноги и живот, не давая сдвинуться с места. Окольцовывая всё прочней.
«Ты теперь наша…»
«Куда ты, туда и мы…» — радовались твари, и дядя Джеймс, приплясывая, ликовал вместе с ними.
«Палите костры, братья и сёстры!.. Сегодня мы поднимемся в Верхний Мир…»
«Сегодня Сердце Леса умрёт навсегда… дверь отворится…»
И, прежде чем я успела осознать весь ужас ситуации и понять, что неожиданно для самой себя поддалась соблазну, я увидела, как волк вырвался из хватки удушающих его лиан и кинулся ко мне.
Он вгрызался зубами в жёсткие лозы, и острые шипы рвали морду и пасть. Он лишь глухо рычал, но боль была написана в его взгляде. Объятия лоз спадали меня вместе с обрывками алого бархата…
Один миг… второй…
А потом я смогла двигаться и рванулась изо всех сил, оставляя остатки плаща на присыпанной снегом и заляпанной кровью земле.
Глава 46. Сердце.
— Рози, скорей! Сердце Леса прямо перед нами!
Я бросила взгляд туда, куда смотрел Эрик — по правую руку, за стеной кривых деревьев, высилось нечто тёмное, покатое, похожее на холм с уходящими под землю корнями. Они выглядели сморщенными, как кожа древнего старца, покрытыми коростами и болячками с сочащейся сукровицей.
Под оболочкой Сердца ритмично перетекало что-то живое, скользкое — я кожей чувствовала боль, ярость, а ещё голод, словно эта громадина хотела поглотить всё, что её окружало, заполнить каждую пору, лишь бы освободиться от боли.
Тук-тук… Тук-тук…
Мерное биение сотрясало землю и отдавалось в подошвах ног, а оттуда поднималось выше — стучало кровью в висках, бахало в затылке, дрожало на кончиках пальцев.
Я хотела сделать вдох, но не могла — воздух застрял в горле.
Сердце ведь не было таким! Не было больным, уродливым, жестоким… И, едва я об этом подумала, как молнией вспыхнуло видение — бесконечная зелень леса, раскинувшегося до самого горизонта, лохматые шапки деревьев, влажные островки мха и россыпь алых, как капли крови, ягод. Всё это было едино, монолитно, непостижимо. Сбивало с ног своей красотой и силой, дарило, а не забирало жизнь.
До тех пор, пока человек не возжелал присвоить его магию.
