Мне будто бы казалось, что стоит сказать, как тот мир, наш с ним мир, снова с треском лопнет, и это будет неизменно. Я просто испугалась, что могу все сломать.
— Ты не правильно к этому относишься, Мимирель, — начал Сарам, вновь продолжая свою занудную лекцию. — Он должен узнать, а ты просто трусиха, почем зря, поверь мне.
— Почему ты так уверен?
— Я знаю, о чем говорю, мне восемь тысяч лет, я слишком стар, чтобы допускать такие ошибки. Ты должна ему сказать.
— Сказать, о чем?
Улыбаясь своей потрясающей улыбкой, Инк вышел к нам на балкончик летней веранды под открытым небом, и его загоревшая на солнышке кожа блестела от влаги.
Купался. Он все так же не признавал одежду, обходясь строго необходимым минимумом вроде штанов, заставляя меня каждый раз видеть его во всей красе и чувствовать, как дыхание становится чаще.
— Я, пожалуй, пойду пройдусь, — поднимаясь со своего кресла, Сарам подмигнул мне и удалился.
Предатель.
— Пташка?
— Я… Ээээ…
— Что происходит, любимая? — он наклонился, упираясь руками в парапет на котором я сидела и ладонью погладив мое лицо, подушечками пальцев скользнув по подбородку. — Ты сторонишься меня. Избегаешь. Прячешь глаза.
— Инк…
— Расскажи мне, что происходит. Я боюсь, что ты меня разлюбила.
Зная, что это невозможно, он мягко улыбнулся, коснувшись губами моей щеки.
— Инк, я кое-что от тебя скрыла и меня это тревожит.
— И что же? — мужчина сел рядом, покачивая крепкой ногой в воздухе и выжидающе на меня смотрел, даже жестом не позволяя ощутить давление.
Я молчала, смотря за тем как пара птичек весело кружится над водой, чирикают, трепещут крылышками и резвятся. Наверняка у них есть гнездо в котором ждут беспокойные и крохотные птенцы, и после небольшой передышки, птички-родители вернутся к своим малышам.
Ведь это же нормальный ход дел. Это круг жизни и смерти, всем знакомое колесо собственных поступков.
Не к счастью вспомнив ту парочку, с которой мне удалось повстречаться, я вспомнила свое обещание беречь жизнь. И та, что была у меня под сердцем, заслуживала это как никто другой!
— Инк, я беременна.
— Но я не могу… — медленно прожевывая слова, он хмурил брови и пытался составить предложение.
— Ты теперь человек. Ты можешь. Ты уже смог, — улыбнулась я, чувствуя, как дрожат губы и опустила ладошку на живот, к тому самому теплу, что грело меня изнутри.
— Миии-миии… — протянул он, внимательно смотря за моим жестом, и его глаза все больше распахивались. — Мими!?
— Да, — подтвердила его мысли. — Да, Инк.
— Моя пташка! — сжал мое лицо в ладонях, прижался лбом ко лбу и коротко целовал, закрывая глаза и напрягаясь всем телом. — Моя крохотная птичка! Что же ты делаешь? Как это у тебя получается?
— Что получается?
— Делать меня живым. Я никогда не был таким живым.
Он, нерешительно, не веря своим ощущениям, скользнул пальцами вниз, накрывая мою опущенную ладонь своей и мягко сжимая пальцы.
— Спасибо тебе, пташка. Ты вытащила меня из клетки, научила любить, спасла от смерти и сейчас говоришь, что носишь под сердцем жизнь. Часть меня. Мими… Как же я тебя люблю.
Он шептал это тихо, так чтобы даже ветер не услышал его слова. Но мне не нужно было их слышать, чтобы понять и ответить:
— Я тоже тебя люблю, мой демон.
Мы стояли так еще долго, пока он не подхватил меня на руки и не унес в дом, чтобы нежно любить в нашей огромной постели. Он был еще нежнее, чем всегда, страсть бурлила в нем, вырываясь такой сумасшедшей любовью, что я ощущала ее на кончиках пальцев.
И только ближе к ночи, старик Сарам вновь вышел на веранду и сел на парапет, опуская ноги в воздух. Он долго смотрел на взошедшую в небосводе луну и улыбался своей белоснежной улыбкой.
— Спасибо, — шепнул он темноте, и весь мир будто бы подмигнул ему в ответ.
Конец
