Лекарь покосился на него. «Кажется, брякнул лишнее, — подумал трезво. — Пахнет ересью. По доктрине Солнца все люди в беспредельном подчинении у Господа, единственного властителя, имеющего во всей вселенной право освобождать и прощать. А это из литании Воина. Все в курсе, но вслух редко звучит, даже из уст фемов. Нам и вовсе не положено».
— А я вот задницей неприятности чую, — под общее ржание заявил сержант. В голосах определенно присутствовало облегчение. Тема, достаточно неприятная для многих. — Вот она идет, — в ворота только что проследовал Пулад в неизменном металлическом нагруднике и плаще члена ордена. — Тут и опыт не нужен.
— Исключительно вера в скорое отплытие, — пробурчал Крей.
— Вера не нуждается в доказательствах! — провозгласил торжественно лекарь, подражая напевной речи жреца.
— В таком случае про любого можно заявить, что он придурок, — лениво сообщил Феликс. — А что, я верю, что наш павлин идиот. Мне доказательств особо не надо, и не смейте разрушать мою веру в это!
Высказывание было поддержано дружным хохотом. Начальников в принципе никто и никогда не любит, но этот довел всех бессмысленными мелкими придирками. И даже высокий класс фехтования, показанный во время абордажа, с мелочным сыном Солнца не примирил. Их учили в групповом бою держаться товарищей. Пулад кинулся геройствовать сам по себе и, соответственно, словил арбалетные болты.
А что маг в первую очередь лечил его, а двое их товарищей без своевременной помощи померли, уважения не прибавило. Все прекрасно знали, мог бы потерпеть, в отличие от умирающих легионеров. Мага теперь тоже старательно сторонились. В конце концов, тот решал, за кого браться вначале, и мог просто слегка облегчить состояние, не доводя лечение до конца. Зато люди были бы живы. Нет, предпочел поставить на ноги и без того не помирающего командира. Поведение показательное. Ничего хорошего от Ранера ждать не стоит. Впрочем, как и от любого не легионера.
— Сержант! — резко окликнул Пулад.
Сейчас отдых и смех выйдут боком, поняли все. Найдет, скотина, причину придраться и даст дополнительную работу. Пулада нельзя было назвать злым, но у него всегда все оказывались виноваты, смягчающих обстоятельств он не знал и знать не хотел. Слова «доброта» и «снисходительность» отвергал напрочь, отказываясь признавать их существование и считая вредным и недопустимым признавать подчиненных людьми и замечать их усталость. Правда и к себе был беспощаден, однако любви к спесивому типу на этой почве ждать сложно.
Дюби выругался вполголоса, не особо торопясь, поднялся и пошагал в вольном стиле к начальству, демонстрируя отсутствие желания стучать каблуками и вытягиваться. Судя по спине, пришлось выслушать очередную нотацию. Даже гневаясь, Пулад не махал руками, не орал и вообще был спокоен до безобразия. Со стороны и не поймешь иной раз, разнос это или благодарность. Парни даже спорили, рыбья у того кровь или просто от рождения придурковатый.
Насчет воспитания в ордене никто не сомневался. Приходилось видеть вблизи братьев ордена, особенно в последнем походе. Люди как люди. Ничем не отличаются и так же орут от боли и ярости, чему бы их ни учили за закрытыми дверями. А этот будто замороженный. Даже в бою махал мечом с застывшим лицом отрешенного отшельника. Такое отношение всерьез нервировало.
— Так, — сказал сержант, вернувшись с озабоченным лицом. — У меня две новости. Странная и сомнительная.
— Это как? — встрял Крей.
— Это я так шутю. С какой начать? Ага, честно будет так… Господина лекаря, — он поклонился и шаркнул ножкой, изображая придворные манеры, — приглашает к себе с инструментами и лекарствами хорошо известная в городе Валанса.
Кто-то из легионеров в изумлении присвистнул. Похоже, о ней не один Феликс слышал.
— Кто-то в доме заболел?
— Ну, лучше, наверное, сумку взять, хотя Пуладу страшно не понравилось это предложение. В городе есть свои целители, и неизвестно, откуда и что она прослышала.
— Мое имя достаточно хорошо известно в определенных кругах, — Крей отчетливо хохотнул, — так что ничего удивительно, — невозмутимо закончил лекарь.
— Ну, вам с Валансой лучше знать, в каких кругах прославились, — тут уж заухмылялись все слушатели. — Короче, предложение пришло через здешнюю городскую верхушку, и прямо отказать нельзя. Но и отпускать тебя одного Пулад не хочет. Слушай, — озабоченно спросил легионер, — ты уж прямо скажи, под приговором ходишь? Чего без охраны никуда?
— Боятся, сбегу, — спокойно сказал лекарь. — Потому что с ножом к горлу пристали, чтобы поехал. А я не стремился в горы. Мне и дома прекрасно жилось.
— И?
— Ну, пока бежать не собираюсь. Честно.
— Слово дашь?
— А ты поверишь? Все равно ведь он приказал приставить ко мне охрану.
— Да. И выполню. Но тебе поверю. Интуиция, ага.
— Тогда обещаю. Как ко мне, так и я. Вернусь.
— Вот и прекрасно, — вздохнул сержант с облегчением. — Сам понимаешь, торчать рядом… хм… в ответственный момент никто не станет. А в таких домах другой выход всегда имеется. Мне что, всех гнать?
— А я как бы и не против, — заявил Крей. — Мне тоже интересно, нельзя ли это… ответственный момент…
Чимпай тихо заржал.
— Нет, правда. А вдруг обломится?
— Не по твоему рту рыбка, — беззлобно отрезал Дюби. — Один с тобой пойдет, кроме Талмата. Выбирай.
— Феликс? — спросил лекарь.
То кивнул, удивившись в душе. Не подозревал, что его так отличают. Никаких особых причин для того не имелось.
— А почему не я? — возмутился Крей.
— А я? — вскричал Берлад.
— Все, — припечатал сержант. — Остальные займутся другим делом.
— Странным?
— Сомнительным. Мы перебираемся с галеры на парусный бриг. Называется «Водяная корова».
«Чего только моряки не придумают!» — мелькнуло в голове у Феликса.
— Прямо сейчас и потопаем. Амуницию соберем, и в путь. Вас это тоже касается. После беседы, — опять ржание, — будьте любезны явиться на борт до рассвета. Иначе придется принимать меры.
— Я бы задержался, — мечтательно поставил в известность Крей.
— Ты вконец обнаглел. Слушать командира и молчать! — рявкнул сержант.
— Слушаюсь! — бодро ответил ничуть не впечатленный Крей. — Как говорил великий Халдун еще в бытность мою новобранцем, нельзя позволить, чтобы солдат слишком благоденствовал. Он ничем не отличается от осла, который, привыкнув к тяжести, портится от продолжительного отдыха сильнее, чем от работы. Потому рядового должно занимать всегда и вечно, без жалости и снисхождения. Маленький вопрос, разреши?
— Ну чего тебе еще?
— Почему странное приглашение — ясно. Не нашего полета птица. И не его, — кивнул на лекаря. — А вот почему сомнительное?
