— Богатыри не выстаивали против могучего Кощея Трепетовича, — меж тем эротично вещал кот, и его реттобатлеровский голос все беспардоннее смахивал то ли на голос Кощея, то ли на Элвиса Пресли, — а твоему старому худому потаскуну куда с ним тягаться?.. Есть у Кощея меч волшебный, в пятьсот пудов, и никто поднять его не может, кроме Кощея самого! Вот такой силач, Кощей-то Трепетович… Голову Андрюхе твоему с плеч!!! — кровожадно рыкнул кот, доведя подпрыгнувшую на стуле Марьванну практически до экстаза жуткой металлической вибрацией связок. — На спицу ее посадить, да под окошечко светлицы твоей поставить! Пусть стоит да прочих богатырей от тебя отпугивает… хе-хе…
— Ах! — шумно выкрикнула взволнованная Марьванна, искренне желающая Андрюхе чего-то подобного после его выходки на пустыре. Злобные слова кота поразили ее в самое сердце, красавец Кощей рисовался в воображении неукротимой и строптивой Марьванны самыми брутальными красками жирными и грубыми мазками.
— А Петровича твоего ненаглядного, — тихо и яростно зашептал кот, опасно стреляя глазами в сторону двери, где в облаках пара мог появиться беспощадный злодей, — Кощей Трепетович обернет в собаку серую, сутулую. И будет собака та сидеть на двенадцати цепях, с горя брехать да двор охранять, пока смерть за ней лютая не придет!
— Ох! — выкрикнула Марьванна в полнейшем восторге. — А Колесничиху?..
— А ее, голубушку, — хихикнул кот, — голубку белую, закинет он на болото! И будет она там слезы горькие лить, стрелы заветной дожидаясь, и квакать, покуда не полюбит ее добрый молодец, да не женится на ней. В общем, — кот почесал лапой ухо, — так жабой и помрет она. Хэппи энда не будет. Так что давай, давай, Маняша! Кудри-то буйные накрути, что ли. Губы алые намажь! Щеки румяные натри до живого цвета! Платье, что ли, новое, праздничное, надень. И живее, живее пирогов! Да можно с рыбой! С семгой больно я уважаю!
Марьванна расторопной молодкой сорвалась со стула, с топотом понеслась по коридору. Хлопнула входная дверь — и это порядком озадачило искусного соблазнителя-кота, который отчего-то подумал, что сумел растопить своими коварными речами черствое сердце Марьванны и обеспечил сытный завтрак себе и Кощею.
Испугалась, что ли? В ужасе помчалась на край света? Стал противен Кощей? Странно… а в книжонках срамных, что бабы тайком от мужей-богатырей читать любят, иное написано…
Завтрака не будет?!
— Эх, вот они, женщины, — вздыхал кот, осторожно слезая со стола как Ленин с броневика после пламенной речи об вреде империализму. — Падкие на внешнюю красоту, а как дело до трудностей доходит, так и в кусты! Сложностей кхарактера ни одна не хочет!
Однако еще больше кот удивился, когда с таким же дробным топотом Марьванна залетела обратно в дом, и на стол из пакета — черт, еще одного?! — вытряхнула целую гору разнообразных плюшек, еще горячих, пахнущих невероятно, и буханку белого хлеба, горячего, с хрустящей корочкой. Плюшки были разные: из ржаной темной муки, с яблоками и корицей, и с сосисками в пышном тесте, и даже с килькой. Как раз к чаю.
— Это что?! — потрясенный, прошептал кот, тыкаясь усатой рожей в выпечку и получая по балде меж ушей. — Это когда успела?! Никак, рукавами махала?! Как Лягушка-царевна!?! Ох и хитра, мать, ох, и проворна…
— Карманами хлопала, — таинственно ответила Марьванна, озвучивая коту неизвестный ему вид магии. — Давай, говори, мохнатый изверг, как Кощей собирается искать невест себе? Он тут не ориентируется. Куда собрался идти? Где искать?
— Так я и сказал, — фыркнул кот, изображая кремень, и Марьванна тотчас, без предупреждения, перешла к пыткам.
Перед носом моментально окосевшего кота, потерявшего всякий человеческий облик, скалящего пасть, болтался свежий, горячий еще пирог с килькой или даже с минтаем. Кот свернул язык трубочкой и раскосо, до слюней, мечтал о лакомстве, тычась мордой как любой неразумный кот этого мира. Но пирог ускользал от него, и кот выл, стараясь поймать лакомство лапой — и не поспевая за ним.
— Ну?! — цинично прикрикнула садистка Марьванна, отрывая жадными руками кусок от нежнейшего белого пирога и пихая его в свою зубастую пасть на глазах у онемевшего от голода и вожделения кота. — Как он невест искать станет?! Где?!
— Мау, — сказал кот шепотом, маскируя нецензурное слово из трех букв, которым он обозвал жадную и беспощадную Марьванну.
— Что «мау»? Не понимаю, — хладнокровно и цинично сказала прожорливая Марьванна, разбирая хвост минтая по членикам и закидывая в рот белые волоконца вкусного рыбьего мясца.
— У Кощея в чемодане клубок есть! — не выдерживая яростной пытки, заверещал кот, скрежеща стальными когтями и одержимым взглядом глядя на исчезающий в прожорливой пасти Марьванны пирог. — Волшебный! Скажешь только — «дорогу покажи», и он выведет!
— Дорогу куда?
— Ну, к месту, где самые красивые красны девицы бывают, вестимо!
— В клуб, к блядям, значит, — задумчиво сказала грубая Марьванна. — Ладно… это мы еще посмотрим!
Кощей зловеще вышел из ванной в облаке пара, красноглазый, как непоколебимый Терминатор из будущего. К столу он явился при всем параде, красивый, свежеотмытый, румяный и статный, решительный, как Цезарь, идущий к своим бесстрашным легионерам.
Марьванна даже дышать перестала. Кощеева красота лютая бесчеловечно поражала Марьванну в сердце с каждым взглядом, все глубже и все летальнее. Особенно умилили Марьванну белые носочки Темного Властелина, застенчиво напяленные на длинные, как лыжи, тонкие ступни сорок шестого размера. Они — носки — были первозданной, почти святой белизны, и Марьванна испытала некоторый стыд, увидев на них рыжие шерстинки своей кошки и волоса черного котищщи.
На красавце-Кощее, помимо потрясших воображение влюбленной женщины носков, был надет ультрамодный пиджачок актуального в этом сезоне горчичного цвета. Габбановые брючки были натянуты, такие тугие, что кривоватые от природы волосатые мужицкие ноги Кощея были выправлены этими штанами до идеальной прямоты супермодели; под тугим воротом яркой сорочки пестрел галстук бабочкой. На темных, аккуратно причесанных на сторону, влажных после ванны кудрях лежал королевский золотой венец, смотревшийся так органично, что представить Кощея без него Марьванна просто не могла.
Все новое, чистое, хрустящее, как гренки в рекламе, как пакет с крахмалом. Своей педантичной любовью к аккуратности Кощей поразил Марьванну еще глубже, стрелы Амура-пулеметчика проникли до самой печени, перебили стратегический сосуд и обрекли несчастную на лютую смерть от любовного истощения. Марьванна испытала острое желание остаток жизни гладить габбановые штаны и кипятить в тазу носки до ослепительного сияния. Это была любовь однозначно.
Кощей, эпично появившийся на кухне, смотрел куда-то вдаль, поверх голов своей замершей в глубоком почтительном трепете свиты, и Марьванна, тайком проследив за его огненным взглядом, заметила, что тот в окно жадно и зловеще рассматривает разгуливающих по улице девушек.
Кобелина.
