…До тех самых пор, пока Марьванна не сообразила, что ее кошечка стерилизована, и такого кошмара произойти априори не может.
От пришельцев кроткая любимица Марьванны спряталась под диваном и зыркала оттуда испуганными глазками, но черный котище, ясно-понятно, учуял ее, наверное, с самого начала. И план жестокого изнасилования тоже созрел в его кошачьей голове заранее. Это озвучил котище его только что…
Допустить этого было никак нельзя. Матильда, доверчивая девочка, надругательства над собой не вынесла бы, нет!
— Я т-тебе задам сейчас! — переключаясь на наглого котища Марьванна, замахнувшись на него полотенцем, и кот прыснул со всех лап прочь из комнаты. Откуда-то из недр квартиры раздался жуткий утробный вой — кажется, кот решил привести свои угрозы в действие сию минуту и забрался к персиковой красавице под диван.
— Обоссыт сейчас все! — ахнула Марьванна, вспомнив привычку дикого, невоспитанного кота метить углы. А это означало, что ей, Марьванне, придется двигать диван и мыть с хлоркой все под ним…
Два жутких, кровожадых, утробных ворчания слились любовно воедино, и Марьванна, забыв напрочь про распростертого на полу Кощея, ринулась за шваброй — спасать свою любимицу. Вскоре раздались темпераментные крики Марьванны, грохот, кошачий ор, усугубленный угрозой шваброй, и мерзкое хихиканье черного котищи, который швабр не боялся и был слишком вертким, чтоб Марьванна могла по нему попасть.
Оставшись один, Кощей, кое-как отойдя от удара, потряс для просветления рассудка лысой головой, поднялся с четверенек и ринулся к балкону, раскрытому по поводу летней жары. Начатое дело нужно было довести до конца!
На улице звенело сияющее, прекрасное лето; в воздухе носилась мелодия беззаботного счастья, сотканная из радостных детских голосов, и плыли ароматы цветущих под балконом цветов. Кощей, перевесившись через ограждение, критически оглядел выжившие после многочисленных атак Петровича георгины, поблескивающие капельками воды после поливки, и нашел, что мать-земля достаточно сыра…
«Так вернее будет», — лихорадочно решил отчаянный Кощей, оценивая высоту предстоящего полета. Подтянув трусики и дряблую старческую кожу, он отважно полез через перила. Раз яблоко было съедено, а магия капризничала, Кощей решил биться оземь до победного конца.
Миг — и его голое, худое тело плашмя сверзилось вниз, со смачным шлепком прихлопнув цветы и петрушку, перепугав играющих неподалеку ребятишек и всполошив сидящих на лавке старух. Мать-земля под окнами жилого многоэтажного дома была недавно полита и, конечно, достаточно сыра, но утрамбована тяготами городской жизни до твердости железобетона, а потому Кощея приняла еще неласковей, чем паркет Марьванны. Корчась в поломанных зарослях, среди бесчисленных окурков Петровича и засохших какашек местных котов, несчастный страдалец шипел и подвывал, уткнувшись длинным носом в розетку из глянцевых листьев. В воздухе остро пахло горелой изоляцией и коротнувшей магией.
— Иванна!!! А что это у тебя из окон мужики голые выбрасываются?!? У тебя их много, что ль, разбрасываться-то? Так ты поделись! А?!
Марьванна, с волосами дыбом, стоящая на карачках у дивана, разгоряченная битвой с котом, вся опутанная выуженной паутиной и серой пышной пылью, не сразу расслышала ни шлепок, воспроизведенный рухнувшим телом, ни крики подружек, призывающих ее к ответу.
— Ась?! — испуганно выкрикнула Марьванна, когда ехидные вопли старушек долетели до ее сознания. Она шустро, по-молодому, разогнулась — и куда только ишиас девался, — подскочила на ноги и рванула в комнату, где оставила Кощея… Но та была пуста. Только белая тюлевая занавеска над распахнутым трагично и страшно балконом печально колыхалась, как прощальный платочек на ветру…
Не помня себя, рванула Марьванна на балкон и внизу, под своим окном, увидела это — голого неподвижного мужика в зарослях. Выпавшего из ее окна. Как любовник из анекдота.
Все ее знакомые, все подружки, Петрович, Колесничиха, Анька и даже суровый Андрюха — все повылазили из своих щелей и собрались вокруг распростертого голого мужицкого тела. Женщины прижимали к щекам ладони, качали сочувственно и осуждающе головами и завистливо ахали. Мужики многозначительно переглядывались и с интересом смотрели на балкон, на котором трагично, как Дульсинея в мечтах Дон Кихота, застыла раскрасневшаяся, растрепанная, запыхавшаяся после борьбы с паршивым котом Марьванна. Картина рисовалась понятная и срамная.
Заездила мужика…
Вмиг Марьванна, среднестатистическая пенсионерка, предстала в глазах соседей развратной секс-бомбой массового поражения, этакой фемин фаталь, коварной соблазнительницей. В глазах мужиков под окнами Марьванны забрезжил неподдельный игривый интерес. Петрович даже грязно и ревниво выругался. Это был оглушительный успех!
Меж тем сверзившийся со второго этажа мужик подал признаки жизни, заворочался, и толпа, ахнув, схлынула.
— Ты забирать-то своего буйнопомешанного ухажера будешь, али как? — раздался ехидный голос торжествующей Колесничихи, почуявшей, что в ее многолетнем противостоянии с Марьванной за сердце ловеласа-Андрюхи забрезжила финишная черта и замаячила победа.
Марьванна терпеть оскорблений не собиралась, и уж за честь-то свою и странного своего кавалера постоять могла. Пылающим взором орлицы вычленив соперницу из толпы, звонче деревенских петухов она выкрикнула:
— Чего это буйнопомешаный?! Он, может, спортсмен. Он, может, тренирует прыжок без парашюта?! И не ухажер это, а родственник…
— Родственник! Откель это у тебя родственники такие молодые да красивые нарисовались, интересно?!
Молодой и красивый?! А вот это было ново!
Тапочки Марьванны шустро пересчитали серые ступени лестницы, дверь дрогнула под напором ее тела и выпустила в жаркое лето.
Ворочающийся в палисаднике мужик в белых трусах от Дольче и Габбаны медленно приходил в себя, и Марьванна, склонившаяся было над ним, чуть снова не заклинила в призывной позе, потому что мужик был тот — и не тот одновременно.
Ну вот же, те самые трусы. Носки в тонкую жилочку; а содержимое носков и трусов не то!
Ловко сунувшись под руку очухавшемуся мужику, Марьванна подняла его, ахая и охая от изумления. И чем дольше она рассматривала странного пришельца, тем больше ударов пропускало ее дрогнувшее от внезапно нахлынувшей пламенной любви сердце.
Кощей, слопавший молодильное яблоко и вторично героически ударившийся оземь, был чудо как хорош собой. Молод, высок, строен, хорошо сложен. Худощав, пожалуй — но все равно хорош. Его помолодевшее мрачно лицо было красиво притягательной, загадочной, темной красотой, тонкие губы выразительно и упрямо сжаты, черные глаза под соболиыми бровями глубоки и печальны, а на темных кудрях его, никем не замеченный, возлежал царский золотой венец. Кощей так и остался носатым, но теперь нос его Марьванну не раздражал, скорее наоборот. В этом носе Марьвана угадывала намек на мужскую силу Кощея, и находила его очень привлекательным.
