Он развелся. Из порта ушел, но связи остались, и Мака продолжил заниматься контрабандным товаром. А вечерами выступал в портовом баре: пел, играл на всем, что под руку попадется, обычно на пустых бутылках. Это не приносило дохода, только удовольствие.
В сорок пять смог купить дом на восемь квартир. Дыра-дырой, для портовых грузчиков. Поскольку он был добрым, дохода аренда квартир приносила мало, все были у него в должниках. Благо муниципалитет решил снести строение, чтобы построить новый док для судов. Мака получил отличную компенсацию и приобрел на полученные деньги приличный дом в хорошем районе. Чтобы жить спокойно, нанял управляющего. С тех пор финансово независим и вполне доволен жизнью. Дочка выросла, удачно вышла замуж. Бывшая супруга тоже нашла себе кого-то. Только Мака все еще одинок…
– Ты будешь моей? – спросил он, оборвав свой сумбурный и местами непонятный из-за языкового барьера рассказ.
– Я не знаю, – честно ответила Марина.
– Почему? Не нравлюсь?
– Дело не в этом…
Он вопросительно смотрел на нее, не ел, хотя на вилку уже был нанизан кусок мяса. Ждал окончания предложения.
– Мы плохо знакомы.
– Почему «плохо»?
– Мало.
– Мало, – задумчиво повторил Макумба. – А, понял! Два часа и два часа? – примерно столько времени они провели вместе. – Не знаешь меня, да?
– И ты меня!
– Нет. Я – да. – Он заулыбался. – Мой русский уже хороший. Я могу говорить, как надо «да» и «нет».
– Ты общался не со мной раньше. Помнишь?
– Я полюбил тебя на фото. Сейчас в жизни. Я тебя знаю. Ты тут, – и ткнул кулаком в грудь.
Она не знала, как реагировать. Молодые индусы, с которыми она спала в свой первый приезд на Гоа, говорили примерно то же. Потому что слова – ничто. А Мака совершил поступок. Он прилетел к ней из Франции…
Свататься!
– Ты надолго приехал в Россию? – спросила она.
– Три дня.
– Значит, у нас еще есть время, – облегченно выдохнула Марина.
– Мало. Завтра ночью в Москву. Потом самолет в Марсель. Ты полетишь со мной?
– Во Францию?
– Да.
– Послезавтра? – Он закивал и принялся-таки за свою говядину.
– Я не могу. У меня работа.
– Отпуск?
– И визы нет.
– Нет? – Он уже не знал, как реагировать на согласие и отрицание в виде частиц.
– Я ни разу не была в Европе. Не знаю даже, дадут ли ее мне.
– Дадут. Я все сделаю. Помогу. – Лицо Макумбы стало серьезным, а ей так хотелось, чтобы его рот и глаза снова улыбались.
– Хорошо.
– Будешь моей? – просиял Мака.
– Я прилечу к тебе в Марсель.
– Я счастлив. Значит, я тебе нравлюсь.
– Нравишься, – не стала возражать Марина.
– Я еще не тут, – он снова постучал по сердцу, – но близко, да?
Она просто протянула руку и накрыла его ладонь – точно так же, как он сделал час назад. Или два-три? Время перестало быть объективной величиной. В такие минуты понимаешь, о чем думал Сальвадор Дали, когда рисовал свои растекающиеся часы.
Они доели и допили. Мака хотел заказать еще что-нибудь, но Марина предложила показать ему город, а то он не видел ничего, кроме аэропорта, этой гостиницы и ее дома, который не мог украсить ни один населенный пункт. Он согласился, сходил за курткой, и они поехали в центр. Гуляли возле кремля, по пешеходной улице, изучали храмы, заезжали на смотровую площадку. Марина в своих туфельках не мерзла и не чувствовала дискомфорта до тех пор, пока они не зашли в круглосуточную кофейню, чтобы выпить капучино. Там-то она и поняла, что вернется домой без ног. Они, как тесто, вылезли из лодочек, нависли над краями. Счастливые женщины боли не чувствуют, и Марина порхала как бабочка.
Уже под утро они отправились по домам. Забравшись в такси, прижались друг к другу. Марина хотела Макумбу и, если бы он позвал ее к себе, согласилась бы. Однако была бы немного разочарована. Все ее серьезные отношения (в количестве двух) не начинались с секса на первом свидании. А те знакомства, что приводили к нему сразу, не оставили в ее сердце следа. Да и устала она, хотела выспаться. Он тоже зевал. И что это был бы за секс?
Но Мака повел себя так, как нужно. Он отвез Марину домой, сказав, что им нужно отдохнуть и встретиться завтра, и нежно поцеловал на прощанье…
В губы.
Но без слюней и языка. Можно сказать, интеллигентно.
На том и распрощались.
Глава 5
Попивая кофе, до горечи крепкий, он смотрел в телевизор. На экране мелькали рисованные фигурки каких-то странных существ и звучала песенка: «Кто проживает на дне океана? Спанч-боб, спанч-боб!»
– А кто работает в воскресенье? – сонно отвечал он телевизору. – Мотя-дебил, Мотя-дебил.
Так его называла бабушка. Нет, не дебилом – Мотей.
Она всегда мечтала иметь внука по имени Алексей, и, когда мама родила мальчика, бабуля ждала, что его так и назовут. Но нет, ребенку дали имя Матвей. Красивое, означающее «дарованный богами». Но бабушка имела на это свое мнение:
– Не было у нас евреев в роду. Нечего ребятенка называть иудейским именем.
– Оно русское, – пытался вразумить ее отец.
– Матфей? Вот не рассказывай мне! Иди лучше Библию почитай… От тезки своего сына.
– Но большинство имен имеют неславянские корни. Или ты хочешь Ясением назвать внука, Миролюбом, Ижесловом?
– Алексеем.
– Так это греческое имя.
– И прекрасно. Греки подарили нам демократию, математику, философию.
Бабушка свое мнение не отстояла. Правда, вторая внучка, та, что сейчас жила в американском Портленде, назвала-таки своего сына Алексом. Но Матвей свое имя сохранил, и оно ему нравилось. Когда он был мелким, оно считалось необычным. Алексеев полно было, как и Сашек, Димок, Андрюх. А он Матвей.
Или Мотя.
Бабушка уже умерла и не узнала о том, что у нее появился правнук Алексей. Но если есть загробная жизнь, то она сейчас сидит на облачке и довольно улыбается.
…Выключив телик, Матвей пошел одеваться. Ему через десять минут стартовать, а он еще не знает, есть ли чистые джинсы. Естественно, если нет, он просто шаркнет щеткой по тем, что выглядят лучше остальных.
Но Моте повезло: он отыскал в шкафу не просто чистые штаны, а даже новые. Их тоже прислала сестра, но он забыл о них, потому что терпеть не мог голубые джинсы. На девочках они смотрятся супер. Если еще и фигурка хорошая, то вообще не оторвать глаз. Даже чулки и мини-юбка иной раз выглядят не так сексуально, как хорошо сидящие голубые джинсы. Все это шло со времен его юности, естественно, когда подростки смотрели молодежные комедии типа «Американского пирога» и передергивали на актрис, играющих выпускниц или студенток.
