А теперь жена.
* * *
Не успел он зайти в кабинет, как туда же просочился очень толстый человек в белом халате. Именно просочился, потому что, несмотря на вес в сто пятьдесят кило, был очень подвижным, вертким. Желейный человек – так называли криминалиста Попова по аналогии с Железным.
– Матвеюшка, просьбишка к тебе, – сказал он.
– У меня к тебе тоже. Давай употреблять слова без этих уменьшительных суффиксов.
– Давай, но сразу после того, как ты мне кофеечку нальешь. А то у меня кончился.
– Слушай, займись сам. – Он указал на тумбу, где все имелось: и чай, и кофе, и сахар, и чашки с ложками. Было даже овсяное печенье.
– Негостеприимный ты, Абрамов.
– Я вообще человек-говно. – Матвей вспомнил свое утро.
– Да. Но и оно может быть…
– Летите, мухи, ко мне, летите! Так, да? – Абрамов наконец улыбнулся.
– Именно. Я знаю много таких… приветливых куч. Некоторые с нами работают. – Желейный человек начал колдовать над двумя чашками, то есть он и о Матвее подумал. Правда, не спросил, чего тот хотел бы. – А ты слышал, Васек транса снял в клубе?
– Я – да. А ты откуда? – Абрамов никому о конфузе Башки не рассказывал.
– Сам признался. Вчера. И сообщил, что он – или она надо говорить? – твой знакомый.
– Да, играли когда-то в волейбол. Звали его Денисом и слыл он первым бабником нашей спортшколы.
– А теперь?
– Выступает в травести-шоу, путешествует, тусуется по клубам, снимает пареньков.
– Какая у людей жизнь интересная, – восхитился Попов. – А у меня работа, дом и все.
Он рано женился, года в двадцать два. Растил двоих детей, первый – от предыдущего брака жены. И она, и ребятишки души в Попове не чаяли, но на работе он мог быть злым – редко, и все же. Если ему мешали, просто выталкивал пузом надоеду со своей территории, как борец сумо с татами. Орал, кидался инвентарем, но только в тех случаях, когда не мог найти ответов на вопросы, что сам перед собой поставил.
– Но я нашел время, чтобы посмотреть тот корейский фильм, – продолжил Попов, сделав им кофе.
– Какой?
– Где убивают ударами в шею. Тебе что, Головин не рассказывал?
– А, да, помню. Точка, где бьется жилка, и если туда что-то вонзить?..
– Он был прав. Вот Башка – это Башка! Умный, зараза.
– Значит, двух «туалетных» жертв, – да, они цинично именно так их и называли, – убили, как в каком-то дешевом боевике…
– Называется «Пульс». И он неплохой, знаешь ли. В стиле раннего Тарантино. Финальная сцена так красиво снята. Шея, вена, пульс… Еще музыка такая тревожная фоном… Потом удар!
– Отверткой?
– Нет, там был скальпель – дело в больнице происходило. В общем, убийца всадил его в шею и тут же вытащил, чтобы кровь начала брызгать. Она залила белоснежную подушку за считаные секунды. Пациент скончался, а киллер швырнул скальпель на пол и ушел.
– Надо мне тоже глянуть.
– Я тебе кину ссылку.
– Компьютерщики уже это сделали. У «Пульса» куча фанатов, кстати. Их возрастная категория от четырнадцати до двадцати двух.
– Да, среди молодежи сейчас все корейское в моде. У меня старшая дочка фанатка какой-то их мальчиковой группы… Или нескольких, я не пойму, они все на одно лицо.
– Это расизм, дорогой мой товарищ.
– Да я сейчас не об азиатах в целом, а о пацанчиках из корейских бойз-бендов. Все маленькие, тощенькие, хорошенькие, как куколки, с тотальной пластикой и крашеными волосами.
– То есть наши российские поп-голуби на их фоне?..
– Супермачо.
Абрамов усмехнулся и принялся за свой кофе. Разговор с Поповым не только отвлек его от событий утра, но и переключил на работу.
– Среди посетителей «Хрусталя» полно молодежи, – проговорил он, сделав пару глотков и отставив чашку. Кофе уже не хотелось, он дома в себя влил двойную дозу. – Даже четырнадцатилетняя девочка запросто может туда войти.
– Разве такую пустит охрана? – вскинулся Попов. Его старшей было пятнадцать.
– Ты видел, как сейчас выглядят некоторые тинейджерки?
– Пусть чуть старше, но не на восемнадцать же.
– На двадцать. Если наложит макияж, сделает прическу, оголит грудь…
– Какая там грудь в четырнадцать?
– Уверенная тройка в лифчике пуш-ап. Но ты не переживай, я условно. Таких юных я там не видел.
Это он успокаивал Желейного человека. На самом деле заявлялись и такие, пусть и редко, еще и со взрослыми мужиками. Как-то Матвей узнал в одной из спутниц крупного, пусть и по региональным меркам, чиновника свою соседку Олюшку. Та училась в школе и даже не в выпускном классе, а, наверное, в десятом. Была гордостью родителей – и по всем предметам успевала, и спортом занималась, и языки осваивала, и бездомным животным помогала. Семья, мягко говоря, не бедствовала, так что Олюшка связалась с богатым дядей не из-за финансовых трудностей. Родители так ей доверяли, что оставляли одну дома на выходные, а сами уезжали на дачу. Были уверены: занимается девочка. А если и развлекается, то играет с лучшей подружкой в «скрабл» или кино смотрит.
– Привет, соседка, – бросил Матвей, проходя мимо девочки в туалет. В этот момент она была одна и отправляла маме умильные фото котиков.
– Дядя Матвей?
«Фига се», – хохотнул Абрамов. Он для нее дядя, а мужик, с которым она лизалась в ВИП-ложе, «масик» или «пусик», а он меж тем постарше будет.
Он сходил в уборную, а когда покинул ее, снова столкнулся с Олюшкой. Он впервые видел ее в таком образе: с ярким макияжем, уложенными в стиле «голливудский шик» волосами, в облегающем золотом платье, из-под подола которого выглядывают ажурные резинки чулок. Для Матвея она была девочкой с чистыми лицом и хвостиком, в футболке, джинсиках, которая ходила по квартирам, предлагая взять брошенную животинку. Та Оля нравилась Абрамову, эта – нет. Особенно тем, что образ дорогой шлюхи ей шел – она была гармонична в нем. Не то что кроха, которая размалевалась, напялила мамины туфли и шляпу и вышагивает по квартире, представляя себя моделью или артисткой. Среди девочек-подростков таких тоже было много. Яркий макияж, вызывающее платье, два сантиметра поролона в лифчике… Но она не секси, а просто глупая девчонка, желающая казаться взрослее. Это почти то же самое, что туфли тридцать восьмого размера на трехлетке…
Но Олюшка была не из их числа. Она тогда в клубе не примеряла на себя чуждый образ, а скорее позволяла себе побыть в своем настоящем.
– Не говорите родителям, что видели меня тут, – попросила она Абрамова.
– Не скажу, – пообещал он, потому что и так не собирался. – Но и ты не приплетай меня, если этот боров с тобой что-то сделает. – Чиновник, как многие, имел лишний вес, хотя безобразным не был.
