Первые процессы над «богомерзкими колдунами» привлекли внимание иных, более высокопоставленных инквизиторов. Они заметили подающего надежды новичка и дали ему свое «благословение», выразившееся в новых делах, очередных возможностях обвинить в колдовстве подходящие цели и… Именно это и требовалось для взлёта. Тем более яркого и быстрого, как только подоспела булла Иннокентия VIII, та самая «Summis desiderantes affectibus», дающая инквизиции возможность обвинить почти кого угодно, а вырванное под пытками признание считать вполне достаточным доказательством для смертного приговора.
Очень уж она была полезна, булла эта, развязывая руки инквизиторам. Чего стоили хотя бы некоторые отрывки из неё! «Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы католическая вера в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое еретическое нечестие искоренялось из среды верных».
«Не без мучительной боли недавно мы узнали, что очень многие лица обоего пола, пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от католической веры, впали в плотский грех с демонами инкубами и суккубами и своим колдовством, чарованиями, заклинаниями и другими ужасными суеверными, порочными и преступными деяниями причиняют женщинам преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, хлебные злаки, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как портят мужчин, женщин, домашних и других животных, а также виноградники, сады, луга, пастбища, нивы, хлеба и все земные произрастания что они нещадно мучают как внутренними, так и наружными ужасными болями мужчин, женщин и домашних животных что они препятствуют мужчинам производить, а женщинам зачинать детей и лишают мужей и жен способности исполнять свой супружеский долг что, сверх того, они кощунственными устами отрекаются от самой веры, полученной при святом крещении, и что они, по наущению врага рода человеческого, дерзают совершать и еще бесчисленное множество всякого рода несказанных злодейств и преступлений, к погибели своих душ, к оскорблению божеского величия и к соблазну для многого множества людей».
Очень удобные имелись в данной булле формулировки! Они позволяли объявить колдовством всё что угодно, привязать его к любому событию, а значит давали инквизиторам возможность объявить колдовством что угодно… с полного одобрения тогдашнего понтифика. Более того, де-факто вводился запрет на даже предельно мягкое препятствование их деятельности со стороны как духовных персон, так и светских. Жёстко так вводился!
«…мы устраним с пути все помехи, которые могут каким-либо образом препятствовать исполнению обязанностей инквизиторов и дабы зараза еретического нечестия и других подобного рода преступлений не отравила своим ядом невинных людей, мы намерены, как того требует наш долг и как к тому побуждает нас ревность по вере, применить соответствующие средства… …мы нашей апостольской властью постановляем: да не чинится никакой помехи названным инквизиторам при исполнении ими их обязанностей и да позволено будет им исправлять, задерживать и наказывать лиц, совершающих указанные преступления, как если бы в полномочных грамотах были точно и поименно названы округа, города, епархии, местности, лица и преступления. С великим попечением мы распространяем эти полномочия на названные местности и поручаем вышеназванным инквизиторам, чтобы они и каждый из них, всякого, кого найдут виновным в указанных преступлениях, исправляли, заключали под стражу и наказывали с лишением имущества, а также даем названным инквизиторам полную возможность во всех церквах, где они найдут то потребным, проповедовать слово божие и все иное совершать, что они найдут полезным и необходимым».
Под «иным», понятное дело, подразумевались пытки и костры. Те самые, которые уже разгорелись в германских землях, да так, что вонь палёного мяса долетала и в другие страны. Ну и напоследок опять шли угрозы осмелившимся противоречить инквизиторам, получившим от Иннокетия VIII полнейшую свободу и индульгенцию по всем пунктам.
«…кои будут чинить препятствия, какого бы положения эти лица ни были, он должен без всякого прекословия карать отлучением, запрещением в священнослужении, лишением таинств и другими еще более ужасными наказаниями, а если потребуется, то и привлекать к содействию против них руку светской власти. Никто не должен нарушать это наше послание или дерзновенно поступать противно ему. Буде же кто-либо попытается это сделать, то пусть знает, что он навлечет на себя гнев всемогущего бога и апостолов Петра и Павла».
И вот тут Крамер и ему подобные сумели показать себя так, что застонали чуть ли не все германские земли. Не одна сотня сожжённых на кострах, множество запытанных до безумия, ещё большее количество тех, кто хоть и уцелел, но на всю жизнь запомнит творимое «псами господними». За какой-то год волна крови и страха прокатилась по городам и сёлам, не оставив спокойным никого. Страх… сначала возник он, а потом стал сменяться и ненавистью. Той, из-за которой Крамер и ещё несколько его сподвижников едва не поплатились собственными жизнями. Их чуть было не растерзали простые жители города Инсбрук. Только благодаря помощи епископа Инсбрукского Георга Гольсера Крамеру удалось отделаться позорным изгнанием из города.
Случившееся его… изрядно напугало. Очень неприятное оказалось чувство, когда оно не внушалось другим, а испытывалось самим. Именно поэтому инквизитор решил, скажем так, быть более осторожным, направляя и руководя, но при этом держась в стороне от тех мест, где ему могла угрожать опасность. А видеть страдания жертв… так их и доставить могли. Под благовидным предлогом, само собой разумеется.
К тому времени инквизитор успел понять довольно важное — чтобы продолжать делать то, что он считал единственно верным и вместе с тем доставляющее огромное удовольствие, необходимо подвести крепкое основание. А что может быть крепче книги, написанной по всем правилам веры, направленной против описанных в библии врагов, к тому же распространяемой первым делом среди братьев-инквизиторов? Уж кто-кто, а Крамер знал, что движет такими как он, потому и писал правильным языком, находящим отклик в особых душах, призванных искоренять ереси.
При помощи своего верного соратника Якоба Шпренгера спустя некоторое время появилась книга «Молот ведьм» — теоретическое и практическое наставление для инквизиторов по поиску, поимке и пыткам «врагов добрых христиан». Вполне ожидаемо она вызвала одобрение — скрытое или явное, но неизменно искреннее — почти у всех членов инквизиции, но вот среди мирян получила совсем иную оценку. Не у всех, но у достаточно большой части. Вместе с тем авторитет среди ученых-схоластов Якоба Шпренгера, однозначная поддержка Крамера наиболее влиятельными инквизиторами и конечно витающая где-то рядом тень понтифика с его памятной буллой просто таки обрекала «Молот ведьм» на известность и популярность.
Затем же Генрих Крамер… немного, но ошибся. Точнее сказать, переоценил границы дозволенного даже для столь известной среди доминиканцев персоны. Власть понтифика была отнюдь не беспредельна, а выходки создателя «Молота ведьм» переполнили чашу терпения сразу нескольких государей. В результате Крамер, весьма неожиданно для себя, оказался перед трибуналом инквизиции… как раз за «чрезмерное увлечение пытками».
